Конец вечного безмолвия

Рытхэу Юрий Сергеевич

— Ослабел, оннак.

— Поднять его, сволочь такую! — крикнул Струков, подбежав к лежащему на земле Тымнэро.

Тымнэро поднялся сам, дивясь, откуда у него взялись силы.

Арестованных повели к прибрежным скалам, торчащим над устьем Казачки.

Красная заря уже превратилась в робкий рассвет, и кое-что можно было разглядеть.

Спотыкающихся арестованных поставили у камней. Только теперь Тымнэро рассмотрел, что у них крепко связаны руки. Один из милиционеров надел им на головы мешки из-под американской крупчатки. Все тангитаны действовали с такой

деловитостью, что Тымнэро с ужасом убеждался, что для них эта работа привычная, хорошо знакомая.

С мешками на головах арестованные уже меньше походили на людей. Выстроившись в ряд, отряд произвел залп, и расстрелянные как подрубленные повалились вперед.

— Давай сюда нарту!

Так вот для чего им нужна была нарта Тымнэро!

Он покорно подтащил варту к телам. Двое милиционеров ловко погрузили расстрелянных, и Струков начал понукать:

— А ну вперед! Быстро тащите!

Обратно шли тем же путем — берегом Казачки, затем спустились у дома уездного правления к лиману. Тымнэро почудилось, что в доме начальника колыхнулась белая занавеска, но глядеть особенно некогда было.

Доехали до вырытой могилы.

Легкий снежок запорошил коричневую мерзлоту.

Тела опустили в могилу, и Струков заторопил:

— Быстро! Быстро!

Он даже пытался ногами столкнуть в могилу куски земли, сам хватался за лопату.

— Все, — сказал Струков и скоиандовал милиционерам расходиться.

Сам пошел следом за Анемподистом Парфенть-евым и Тымнэро, вошел в ярангу и устало ову-стился на китовый позвонок. Пошарив в карманах шинели, достал бутылку и попросил:

— Давай стакан!

Стакана в яранге не было, и Тымнэро достал погнутый жестяной ковшик.

Тымнэро глотнул, и огненный поток понесся по всем жилам, высвобождая настоящего Тымнэро, снимая с него оцепенение. Глухо крякнув, выпил и Анемподист Парфентьев. Струков налил еще, пополоскал, обмывая ковш, и выплеснул на пол.

"Брезгует", — безразлично подумал Тымнэро.

Струков выпил, вытер усы и поставил недопитую бутылку на земляной пол.

— Скажи ему, — обратился он к Анемподисту Парфентьеву, — чтобы молчал, дикарь, чтобы язык проглотил и насчет того, что видел сегодня, никому не говорил!

Струков встал и, низко пригнувшись, вышел из яранги.

Парфентьев посмотрел на Тымнэро и поднял бутылку.

— Ну что, мольч, допьем?

Однако весть о расстреле шахтеров на следующий день распространилась по всему Ново-Мариинску.

Мияюнэ по дороге на новую службу в уездное правление зашла к Треневым, и Агриппина Зиновьевна встретила ее вопросом:

— Говорят, Тымнэро участвовал в расстреле шахтеров?

Милюнэ еще ничего не знала и, удивившись вопросу, ответила:

— Этого никак не может быть! Тымнэро совсем не такой человек!

— Но ведь могли заставить, — предположил Иван Архипович.

На крыльце уездного правления топтался в ожидании Громова новый начальник радиостанции Учватов, заменивший Асаевича.

Разом пришли Громов и Струков.

Милюнэ принялась убирать — подметать, вытирать пыль. Растопила две печи. Они топились со

стороны коридора, и Куликовский заранее приготовил растопку и уголь. Когда пламя занялось и загудело в высоких печах, обитых железом, Учватов решился войти в кабинет.

— Войдите! — крикнул Громов.

Струков с Громовым сидели друг перед другом. Между ними стояла бутылка водки и один стакан.

Учватов покосился на стол и молча начал вынимать телеграммы из портфеля.

Громов брал одну за другой телеграммы и отшвыривал от себя, ругаясь:

— Еде телеграммы о падении Советской республики? Где сообщение о победах Колчака?

— Таковых не поступало, ваше благородие, — испуганно докладывал Учватов.

Милюнэ несколько раз заходила в кабинет: оба тангитанских начальника играли в шашки, изредка прикладываясь к бутылке. Они о чем-то тихо переговаривались. Кулиновский успел ей рассказать, что слухи о расстреле шахтеров — чистая правда: милиционеры, сами рассказали обо всем.

Сергей Евстафьевич Безруков вел заседание подпольного революционного комитета.

— Товарищи! Тот, кто сегодня нас призывает к немедленному выступлению, не отдает себе отчета в сложности обстановки. Расстреляли двух шахтеров. Невинных. А они могли стать нашими товарищами по борьбе. Враг насторожен. Давайте трезво рассмотрим обстановку и прикинем наши силы. Формирование боевых групп идет медленно. Тут есть свои трудности — мелкобуржуазная прослойка в Ново-Мариинске очень велика. Здесь что ни тангитан, если пользоваться терминологией Машеньки, то владелец какого-нибудь крохотного дела. В таких условиях выявить сочувствующих Советам чрезвычайно трудно. Местное население находится в таком положении, что требуется долгая и кропотливая разъяснительная работа, чтобы они поняли цели и задачи пролетарской революции…

— С другой стороны, — вступил в разговор Дмитрий Мартынович, — я знаю по опыту: наша подпольная группа по мере роста будет подвергаться все большей опасности раскрытия. Разведка у Громова, прямо скажу, никудышная, но обольщаться не следует. Рано или поздно он нащупает.

— И что же ты предлагаешь? — спросил Безруков.

— Честно говоря, у меня предложений конкретных пока не имеется, — ответил Хваан и как-то виновато улыбнулся.

— Насчет местного населения, — заговорил Михаил Куркутский, — вы, может быть, и правы. Но тут надо учитывать вот что: в Ново-Мариинске живет самая забитая и нищая часть чукотского населения. Сюда пришли те, которые потеряли не только оленей, но большую часть своей гордости.

— Но и нашим товарищам в центре нисколько не легче, — сказал Хваан. — Поэтому будем вместе искать выход из положения. Когда можно поднять восстание? Во всяком случае, не раньше того, как мы выясним положение на угольных копях и создадим там боевую группу.

— Когда замерзает Анадырский лиман? — спросил Безруков Куркутского.

— В начале декабря лиман должен твердо стать, — не очень уверенно ответил Куркутский.

— Тебе поручается проследить за этим, — сказал Безруков. — А теперь послушаем командиров боевых групп.