Конец вечной мерзлоты
Шрифт:
Кто-то, молча наблюдавший ссору, проронил:
— Ну и баба…
Агриппина Зиновьевна, бросив на ходу мужу: «Пошли», направилась в сени одеваться.
Милюнэ сидела на кухне, прислушиваясь к грохоту пурги. Заслонка в печной трубе позвякивала, и пламя в трубе гудело ровно и надежно. Самовар уже был готов, испечены утренние лепешки, а приказа от хозяйки все не было, хотя по голосам было слышно, что они встали. Милюнэ прислушалась.
Кто-то колотил во входную дверь.
Милюнэ вышла в тамбур, откинула деревянную щеколду с двери и впустила в сени запорошенного снегом человека. Она помогла ему отряхнуться и узнала Асаевича.
— Хозяева встали?
— Встали.
Асаевич прошел на кухню, там еще топнул несколько раз, чтобы стряхнуть с торбасов последние снежинки, и деликатно постучался в тонкую дверь, отделявшую спальню от кухни.
— Кто там, Машенька? — спросила Агриппина Зиновьевна.
— Это я, Асаевич.
— Ой, извините, я еще не одета, — жеманно произнесла Агриппина Зиновьевна, но вскоре широко открыла дверь и впустила радиста.
Милюнэ все было слышно, как если бы она находилась там же.
— Не знаю, как и быть, — дрожащим голосом сообщал Асаевич. — Вот две телеграммы. Одна послана из Петрограда новым правительством и подписана — Ленин…
— Ленин? — переспросил Тренев.
— Похоже, так, — ответил Асаевич. — Ленин — странно звучит… Фамилия какая-то мягкая… И это название партии — большевики. Не большаки, не великаны — а большевики. А вот тут телеграмма из Петропавловска. В первой телеграмме говорится о власти каких-то рабочих, крестьянских депутатов, о Всероссийском съезде Советов, а во второй…
Тренев читал вполголоса для Агриппины Зиновьевны:
— «…Высшим носителем правительственной власти в области является областной комиссар, а на местах — уездные комиссары, утвержденные Временным правительством… Органом общественного управления в Петропавловске остается Городская дума, впредь, до образования земства. Камчатский областной комитет несет обязанности земской управы и в лице своем заменяет Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а на местах — волостные и сельские комитеты. Всякие посягательства с чьей бы то ни было стороны на эти органы власти будут искореняться самым решительным образом».
— Гражданин Асаевич! — услышала Милюнэ твердый голос Тренева. — Вам надлежит доставить обе эти телеграммы по назначению.
— Это куда же? — спросил Асаевич.
— В комитет, — сухо ответил Тренев. — Нехорошо получается, гражданин радист… Адресом ошиблись.
Испуганный, растерянный Асаевич пробежал мимо Милюнэ и выскочил в пургу, в крутящуюся снежную метель.
Тренев выглянул на кухню, увидел Милюнэ, занятую своими делами, и приказал:
— Подавай завтрак, Маша!
За завтраком супруги живо обсуждали обе телеграммы.
— Я слышал о большевиках, — признался жене Тренев. — Еще в пятом году, помнишь, в Петербурге? Это они там всю кашу заварили. Я-то грешным делом думал, что Ленин навсегда осел за границей и наукой занялся… А вот объявился… Надо же.
Тренев помолчал, наморщил высокий с далекими залысинами лоб, что свидетельствовало об упорной работе мысли.
— Представь себе, Груша, какие дела творятся в Питере, если даже такие, как большевики, хватают власть… Нда… Черт знает, может, мы прогадали, что поехали сюда.
Желтухин разглаживал телеграммы на столе и дул на руки, чтобы согреть пальцы. Дом не топили, и холодина была такая, что никто даже шапок не снимал.
В комнату набилось полно народу, и вскоре с потолка закапало.
— Граждане, — заговорил Желтухин, — нами получены две телеграммы. Сейчас я вам прочитаю сначала ту, что из Петропавловска, а потом — из Петрограда.
Слушали молча.
— Переворотов вроде бы много, а все по-прежнему, — заметил рыбак Ермачков — без него и сегодня не обошлось.
— Есть предложение, — Бессекерский поднялся, — выразить нашу верность Временному правительству.
— Так Временного правительства в Петрограде уже нет, — возразил Грушецкий, — кому выражать-то?
— Нонче любое правительство временное, — выкрикнул Ермачков, — не ошибетесь.
— Граждане. — Тренев подошел к столу, он лихорадочно соображал, как быть. — Ничего не ясно. Я так думаю — держаться.
— За что держаться? — насмешливо спросил Грушецкий.
— А я предлагаю вооружаться, — мрачно буркнул Бессекерский.
— Тебе вооружаться не надо, у тебя и так полно оружия, — заметил Грушецкий.
Бессекерский специализировался на торговле оружием и сбывал местным охотникам все, что могло стрелять.
— Ежели нам надо удерживать существующий порядок в уезде, то мы должны иметь на это вооруженную охрану, — продолжал Бессекерский.
— Граждане, — снова встал Тренев, — это же смешно. Если придут американцы или японцы на военных кораблях, с регулярными войсками, то они даже и глядеть не станут на наше войско.
— А наше войско не против них, — возразил Бессекерский. — Против большевиков.
— Граждане. — Тренев чувствовал необыкновенный прилив сил. — Организовать дружину — это, конечно, важно и, может быть, в соответствующих условиях полезно. Но поскольку зримого врага мы не имеем, то надобность в таком отряде отпадает сама собой. Граждане, быть может, я единственный среди вас, который своими глазами видел большевиков.
— Да ну! — не выдержал Ермачков.
— Заткнись, рыбоед! — оборвал его Станчиковский.