Конец вечной мерзлоты
Шрифт:
С утра в яранге Тымнэро начались хлопоты, и вот они завершились жертвоприношением и скромным пиршеством в ознаменование наступившего лета.
Тынатваль уже скатала зимний полог и повесила маленький летний, в котором шкуры были сшиты шерстью внутрь. На костре варились остатки давно убитой нерпы — ласты и несколько позвонков, однако главное угощение дня — это кусок оленьего мяса, пролежавший за деревянной перекладиной у дымового отверстия.
Тымнэро положил кусок мяса на деревянную дощечку и вынул нож. Надо нарезать мяса для домашнего бога, который висел в углу спального полога. Ждет жертвенного угощения бог удачи, примостившийся в чоттагине в виде странного четвероногого животного — то ли собаки, то ли волка, то ли медведя, выструганного из твердого неизвестной породы дерева. Наконец, надо было бросить хоть несколько кусочков морским богам, тундровым и самому главному — Тэнантомгыну.
Дочка, облизываясь, наблюдала за отцом, орудующим хорошо отточенным ножом. Тымнэро поймал себя на том, что старается резать тонко, оставляя людям больше, чем богам.
Искрошенное мясо Тымнэро положил на деревянное жертвенное блюдо, украшенное орнаментом, и вышел из яранги.
Бродячие собаки, среди которых были и его псы, насторожились и двинулись следом за ним к морскому берегу.
Пока Тымнэро шептал заклинания, собаки чинно и спокойно стояли поодаль. Но едва только на землю были брошены первые крошки настроганного мяса, как свора собак с лаем и рычанием бросилась подбирать жалкие кусочки.
Тымнэро услышал смех за спиной и обернулся.
Это был Николай Кулиновский.
— Ну что, накормил богов?
Тымнэро ничего не ответил: он не любил, когда чуванцы или другие тангитаны насмехались над чукотскими богами.
— Да ты не обижайся. Я все понимаю.
Кулиновский зашагал рядом с Тымнэро и вошел вместе с ним в ярангу.
— Пришел к тебе с разговором, — сказал чуванец. — Затеяли мы рыбалить совместно.
— Как это — совместно? — не понял Тымнэро.
— Ты про Советы ничего не знаешь?
Тымнэро отрицательно мотнул головой.
— Тогда слушай. — Кулиновский примостился на краешке бревна-изголовья. — Власть-то снова переменилась у нас в Ново-Мариинске, и теперь знаешь как называется? Совет рабочих, крестьян и солдат.
— А какая разница? — спросил Тымнэро.
Кулиновский некоторое время помолчал.
— Разницы-то, конечно, почти что никакой. Но Волтер сказал мне, что если такая власть, то можно артель для рыбалки сделать. Понимаешь? Те, у кого нет сетей, нет места для рыбалки, объединяются и совместно ловят рыбу.
— Места-то нет для нашей рыбалки, — заметил Тымнэро.
— Вот это и главное, — оживился Кулиновский. — Раз Совет солдатских, рабочих и крестьянских людей, то и место нам должны дать.
Тымнэро в сомнении покачал головой.
— Ты нынче к Сооне не ходи, а к нам, в нашу артель. Артель рабочих, крестьянских и солдатских людей…
— А что это — солдатских? — спросил Тымнэро.
— Военных, вооруженных людей, — пояснил Кулиновский.
— Охотников?
— Охотников, — усмехнулся Кулиновский, — на людей охотников… Да ты что? Не знаешь, кто такой солдат?
— Казак?
— И не казак, хотя и похож, — ответил Кулиновский. — Солдат — это вооруженный человек, который на войне стреляет во врага.
— И враги тоже стреляют? — спросил Тымнэро.
— Они-то и начинают, — уверенно сказал Кулиновский, — а потом на них солдаты идут.
— А кто эти враги? — заинтересовался Тымнэро. — Тоже тангитаны?
— Германцы, — сказал Кулиновский. — Тоже тангитаны, но не русские.
— Путаюсь я в них, — смущенно признался Тымнэро. — Что Волтер, что Тренев — для меня они одинаковые тангитаны.
— Нет уж, — мотнул головой Кулиновский, — большая разница среди них есть, может быть, даже больше, чем у нас с тобой. Ну так как — будешь в артели нашей рыбу ловить? — еще раз спросил Кулиновский.
— Не солдат я, — с сомнением сказал Тымнэро, — оружие мое неважное, да и стрелять никуда не хочу. Нету у меня врагов.
— Тьфу ты, — махнул рукой Кулиновский, — не стрелять тебя зовут, а рыбачить вместе.
— Если у вас есть невод и сети, лодка, то почему не пойти?
— Значит, договорились?
— Коо, — опять засомневался Тымнэро.
Кулиновский ушел, а Тымнэро остался в яранге в растерянности: что он там наговорил? Как же они собираются ловить? Где сети и невод возьмут? Да и место рыбалки где? Все занято неводами Сооне да Грушецкого.
Михаилу Куркутскому, собственно, не пришлось учительствовать, и занимался он тем же, что и его старший брат, — собачьим извозом и рыбалкой. Зимой ставил капканы у подножия горы Святого Дионисия на песца и лисицу.
Учительское звание чуванец получил от настоятеля марковской церкви, где научился грамоте и счету до такой степени, что церковное начальство посчитало возможным присвоить ему звание народного учителя с правом обучать чтению и письму представителей местного населения. Однако в Ново-Мариинске школы для местного населения не было.
Летом, когда нартовая дорога превращалась в талую воду и все анадырские каюры распускали собак на вольный промысел, Михаил Куркутский превращался в рыбака. Обычно он нанимался к Грушецкому.
Грушецкий страшно удивился, когда Михаил заявил, что в нынешнюю путину он не собирается рыбачить у него.
Куркутский говорил тихо и застенчиво, мял в руках обтрепанную кепку.
— Чем же ты будешь ловить рыбу, лодырь? — сердито спросил Грушецкий, презиравший заодно с чукчами и эскимосами и чуванцев. — Дырявыми штанами? Или обзавелись снастью?
Грушецкий поднял глаза и подозрительно посмотрел на чуванца.
— Ежели есть снасть, то еще надо разрешение получить на рыбалку. Не дури, Миша, начинай работу. В нонешнюю путину, если рыба хорошо пойдет, так и быть — заплачу тебе больше.
Куркутский все еще топтался.
— Ну, что раздумываешь? — заорал на него Грушецкий. — А ежели не хочешь, так катись отсюда в тундру!..
На берегу лимана Аренс Волтер смолил свой баркас, прилаживал керосиновый мотор, который всю зиму ремонтировал, изредка заводил, пугая анадырцев непривычным ревом.