Конец вечной мерзлоты
Шрифт:
— Отказываешься?
Теневиль молчал.
— А что скажет твой сын, когда он вырастет и узнает, от какого богатства ты отказался?
— Я постараюсь воспитать его так, чтобы он не был завистлив к чужому, — тихо ответил Теневиль.
Армагиргин вздохнул, поднялся, подошел к костру и стал задумчиво смотреть на огонь. Потом вернулся.
— А теперь слушай меня. Прежде чем предложить тебе наследство, я крепко подумал. Я не хочу, чтобы после моей смерти стойбище Армагиргина разбрелось и исчезло с лица земли. А такое может случиться, если не будет единой твердой хозяйской руки. Я пекусь не о собственном богатстве, а о людях, остающихся после меня. Люди неблагоразумны, и поведение их нуждается в руководстве. Если стадо окажется без хозяина, его разворуют, растащат, убьют на мясо важенок и породистых быков, не говоря уже о ездовых оленях. Нужен человек не для праздного пользования богатством, а для руководства стойбищем.
Вкрадчивый голос Армагиргина внушал, заставлял согласиться, но Теневиль сопротивлялся этому воздействию, как противится человек страшному сновидению.
— Или у тебя на уме надежды на перемены в тангитанском мире? А? Запомни, Теневиль, тот мир совсем чужой для нас. И образом жизни, и обычаями, и мыслями. Тангитан чертовски изобретателен, хитер в торговых делах, но наивен и груб.
Теневиль слушал его и, внимая словам эрмэчина, думал о своем.
— Знаю, трудную я тебе задал задачу, — ласково произнес Армагиргин, — а ты думай. Дураком ты был бы, если бы сразу согласился.
Чуткое ухо Теневиля уловило какой-то непривычный шум за стенами яранги, дальний собачий лай.
— Кажется, к нам, — удивленно сказал Армагиргин и двинулся из яранги. Вместе с ним вышел и Теневиль.
Упряжка уже подъехала, и с нарты вставал каюр, облаченный в длинную матерчатую камлейку. Вглядевшись, Теневиль узнал в нем Тымнэро, своего ново-мариинского родича.
— Какомэй, етти! — воскликнул он.
— Ии, — ответил Тымнэро. — Уэлькальские видели следы вашего стада, и я догадался приехать.
— Ну, заходи в ярангу, коли приехал, — позвал гостя Армагиргин и велел собравшимся пастухам распрячь и накормить собак.
По старинному обычаю гостя не расспрашивали, пока он не отогрелся и не насытился. А голодный Тымнэро так и приник к деревянному кэмэны и лишь изредка ненадолго отваливался, чтобы передохнуть. Теневиль глядел на него и догадывался, каково сейчас чукчам в Ново-Мариинске.
— Еды, однако, совсем не стало, — подтвердил Тымнэро, переходя от мяса к крепкому оленьему бульону. — Рыбалки, считайте, вовсе и не было. Удалось осенью белуху подстрелить — вот и весь собачий корм.
Гувана заварила настоящий чай из привезенного Тымнэро скола чайного кирпича.
— А что там с властью? — задал Армагиргин свой главный вопрос.
— Все вернулось, — махнул Тымнэро. — Зазря только народ будоражили да сулили несбыточное. Про общий дележ да владение толковали.
Армагиргин поднял голову и посмотрел на Теневиля.
Поздним вечером Теневиль увел гостя в свою ярангу, и только там Тымнэро признался, что привела его в стойбище крайняя нужда.
Тымнэро совсем отощал, и смотреть на него было страшно — только глаза и горели на черном костлявом лице.
Раулена наварила еще мяса, и Тымнэро не нашел в себе сил отказаться от нового угощения. Он разделся догола, влез в полог и высунул голову в чоттагин.
— Эти тангитаны совсем взбесились, — рассказывал Тымнэро. — Орут друг на друга и даже дерутся, особенно когда отведают дурной веселящей воды. Страшно на них смотреть.
— А как же среди них Милюнэ живет? — спросила Раулена.
— Милюнэ хорошо живет, помогает нам чем может. Но много ли остается от двух тангитанов? Да и в еде они стали больно аккуратны, уже не пиршествуют, как раньше.
— А замуж она не собирается?
— Пока не собирается, — ответил Тымнэро.
— Что же это она? — удивилась Раулена. — Вроде бы пора.
— Вроде бы, — согласился с ней Тымнэро. — Тангитанская жизнь, видно, ей нравится, не больно хочется ей уходить от хозяев. Сытно, тепло — отчего не жить?
— Все же она женщина! — заметила Раулена. — Женское свое она должна в жизни взять.
— А может, она второй тайной женой хозяина-тангитана стала? — предположил Теневиль.
— Неужто? — встрепенулась Раулена. — Это было бы неплохо для нее. Пусть вторая, но у такого богача!
— Да, она, конечно, не очень-то к этому делу охоча, — заметил Теневиль. — Тут Армагиргин пытался ее взять, не захотела. Плакала, будто не мужика остерегалась, а самой смерти.
— Ну, уж сравнил ты старика с тангитаном, — усмехнулась Раулена.
— Найдется какой-нибудь тыркыльын [17] , — с уверенностью произнес Тымнэро.
— Хоть бы тангитан взял ее, — вздохнула Раулена. — Всю жизнь была бы сыта.
Следующим утром Тымнэро проснулся на рассвете от желания облегчиться. К своему удивлению, он не обнаружил рядом в пологе Теневиля и подумал, что оленевод ушел в стадо.
17
Олень-бык.
Тымнэро натянул на себя нижние пыжиковые штаны, торбаса, накинул легкую кухлянку и вышел из яранги. Он по привычке посмотрел на восход, чтобы удостовериться, что погода в течение дня не изменится. Там было чисто, и ровная полоса красной зари наполнялась усиливающимся светом, будто живой горячей кровью. Вчерашняя сытость еще не прошла, и по телу Тымнэро разливалась умиротворенность.
Вернувшись в ярангу, он застал там расстроенного Теневиля.
— Тебе лучше поскорее отсюда уехать, — мрачно сказал пастух.
— Я и сам подумываю об этом, — с легким удивлением сказал Тымнэро. — А что случилось?
Однако Теневиль не мог передать всего утреннего разговора с Армагиргином своему дальнему родичу и лишь произнес в ответ:
— Так надо.
Он помог погрузить оленьи туши на нарту и проводил Тымнэро вверх по долине, пока нарта не поднялась на перевал, откуда дорога шла вниз до самого Анадырского лимана.
Теневиль смотрел вслед исчезающей нарте с горечью.
Кончался короткий зимний день. Сменные пастухи возвращались из стада, устало входили в жилища. В чоттагинах пылали костры, трещал в огне высохший на морозе валежник, в вечернем стылом воздухе глухо звучали голоса.