Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства

Семенов Александр

Бисмарк также надеялся, что встреча трех императоров в Берлине поспособствует «нейтрализации пристрастия Горчакова в польском и в римском вопросе». Тем не менее российский министр снова отклонил предложение Бисмарка о совместном выступлении против Святого престола. Он провозглашал при этом политику толерантности российского правительства, которое не позволит вовлечь себя в религиозную борьбу в Польше до тех пор, пока католицизм не примет обличие полонизма. Ирония судьбы — российские дипломаты получили возможность в сложившейся ситуации напомнить Бисмарку его же призыв после январского восстания в Польше не смешивать конфессиональный и национальный вопросы [376] .

376

Ibid.

Нисколько не смутившись случившимися неудачами, немецкие политики продолжали искать возможности восстановления традиционной солидарности между Россией и Пруссией/Германией в области конфессиональной политики в Польше. Характерно в этой связи, что прусская дипломатия внимательно следила за всеми изменениями российской политики по отношению к Униатской церкви и католикам в Польше. Большое смятение вызвало, к примеру, выведение управления униатскими делами из ведомства известного своей нетерпимостью к иноверцам министра народного просвещения Толстого [377] . Бисмарк в своих письмах лично внушал Александру II мысль о польско-католической опасности для России. В одном из писем царю он подчеркивал, что клерикальные устремления в католических странах — Бисмарк конкретно называл Польшу и Францию — неизбежно связаны с политической нестабильностью.

377

Lappenkьper U . Die Mission Radowitz. Untersuchungen zur RuЯlandpolitik Otto von Bismarcks (1871–1875). Gцttingen, 1990. S. 260.

В

заключение остается рассмотреть затронутый Лескье вопрос о традиционности и государственно-политической функциональности Kulturkampf Бисмарка. Эта политика являет собой классический пример официального национализма в эпоху, когда «интолерантность стала популярной», так как с ее помощью (по определению Б. Андерсона) для династии создается общенациональная легитимация. Так же как и в российском случае, официальный национализм Германского рейха был сконструирован конфессионально. Данная констатация, правда, лишь частично объясняет вопрос о функции Kulturkampf. Бисмарк в своих мемуарах указывал, что, начиная Kulturkampf, он был ведом «большей частью ее польской стороной» [378] . В историографии эта аргументация по праву признается попыткой рейхсканцлера оправдать малопопулярную Kulturkampf со ссылкой на популярный антипольский компонент [379] . И все же можно распознать в функции Kulturkampf «польскую сторону». Она состояла в упорно проводившихся попытках придать новую легитимацию традиционному и так необходимому гогенцоллерновской монархии союзу Пруссии и России, который уже не мог обеспечиваться чисто этатистско-династическими средствами. Важную роль в этом мог бы сыграть форсированный Бисмарком в процессе Kulturkampf официальный национализм Германского рейха, если бы удалось привести его конфессиональную часть в унисон с официальным национализмом царской империи. Потенциал для этого уже имелся — антикатолическая направленность обоих национализмов. Если вспомнить, что Бисмарк еще менее десятилетия до начала Kulturkampf активно выступал за «здравомыслие империй», то есть за ограничение идеологий толерантной практикой исполнения власти в обеих империях, то в конечном счете становится очевидной неудача попытки при помощи Kulturkampf придать союзу с Россией, основанному доселе только на государственной рациональности, более широкий масштаб и общественную опору. Спасти основополагающую дипломатическую доктрину гогенцоллерновской монархии можно было бы лишь путем согласования имперских национализмов, основанного на общности конфессионального определения «врага».

378

Bismarck O. von. Gesammelte Werke. Bd. 15. S. 333.

379

Wereszycki H. Walka o Pokуj Europejski, 1872–1878. Warszawa, 1971. S. 32 и след.

Пол Верт

Глава церкви, подданный императора: Армянский католикос на перекрестке внутренней и внешней политики империи, 1828–1914

В истории редко случалось, чтобы географические границы религиозных сообществ совпадали с границами государств. Поэтому для отправления религиозных обрядов верующим часто приходилось пересекать государственные границы, а правительствам — разбираться со связанными с этим затруднениями и стараться использовать выгоды, вытекающие из международного аспекта различных религиозных традиций. Многоконфессиональный характер Российского государства делал подобные заботы особенно значимыми — факт, который историки начинают по-настоящему осознавать только сейчас. Паломничество в Ургу, Мекку, Иерусалим или Рим предполагало пересечение верующими границ империи, в результате чего возникали проблемы пограничного контроля, консульского обслуживания и контактов российских подданных с иностранцами. Заполнение пастырских вакансий в России иногда требовало от религиозных сообществ поиска кандидатов за рубежом, что выдвигало на передний план проблемы подданства, знания русского языка и политической благонадежности. Вхождение католиков в состав Российской империи заставило Санкт-Петербург вступить в сложные отношения с папским престолом, в то время как присутствие православных христиан на Балканах и в Палестине предоставило России возможность оказывать давление на Османское правительство. В целом, религиозные вопросы иногда глубоко втягивали Россию в дела иностранных государств [380] .

380

Интересные исследования этих аспектов можно найти в следующих работах: Brower D. Russian Roads to Mecca: Religious Tolerance and Muslim Pilgrimage in the Russian Empire // Slavic Review. 1996. Vol. 55. № 3. P. 567–586; Ямилинец В. Ф. Россия и Палестина: Очерки политических и культурно-религиозных отношений, XIX — начало XX века. М., 2003; Kane E. Pilgrims, Holy Places, and the Multi-Confessional Empire: Russian Policy Toward the Ottoman Empire under Tsar Nicholas I, 1825–1855. Ph.D. diss., Princeton University, 2005; Герд Л. А. Константинополь и Петербург: Церковная политика России на православном Востоке, 1878–1898. М., 2006; Токарева Е. С., Юдин А. В. Россия и Ватикан в конце XIX — первой трети XX в. СПб., 2003; Skinner B. Borderlands of Faith: Reconsidering the Origins of a Ukrainian Tragedy // Slavic Review. 2005. Vol. 64. № 1. P. 88–116. О взаимодействии империй между собой см.: Miller A . Between the Local and Inter-Imperial: Russian Imperial History in Search of Scope and Paradigm // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2004. Vol. 5. № 1. P. 7–26 (особенно P. 18–20).

В настоящей статье международный аспект российских конфессиональных проблем исследуется на примере духовного главы армянской церкви — Верховного Патриарха-Католикоса всех армян. Присоединение Восточной Армении в 1828 году переместило престол католикоса — монастырь Эчмиадзин — в пределы России, а самого патриарха превратило в подданного российского императора [381] . Поскольку католикос имел исторические основания претендовать на духовную власть над всеми приверженцами Армянской апостольской (Григорианской) церкви, где бы они ни проживали [382] , имперское правительство получало беспрецедентный инструмент воздействия на армянские общины Персии и Турции. В течение XIX столетия оно прилагало большие усилия для поддержания и повышения престижа католикоса в целях расширения российского влияния за южными границами.

381

О самом Эчмиадзине и его ранней истории см.: Арапетов Я. Эчмиадзинский монастырь // Журнал Министерства внутренних дел. 1844. Ч. 6. С. 208–243; Об Армяно-Григорианской церкви в Российской империи // Журнал Министерства внутренних дел. 1856. Ч. 20. С. 69–70; Adalian R. P. Historical Dictionary of Armenia. Lanham, MD., 2002. P. 182–187.

382

Армяне говорили о своей церкви как об «апостольской», между тем как российские имперские власти обозначали ее как «григорианскую», в честь просветителя Армении IV века св. Григория. Видимо, это имело целью подчеркнуть ее будто бы «сектантский», а не апостольский характер. См.: Меликсет-Беков Л. М. Юридическое положение верховного Патриарха Армянского. Одесса, 1911. С. 3; Nersoyan T. Laity in the Administration of the Armenian Church // Kanon: Jahrbuch der Gesellschaft fьr das Recht der Ostkirchen. 1977. Bd. 3. S. 106.

При этом четкое определение прав и статуса католикоса оказалось делом весьма сложным и политически заряженным. Католикос должен был пользоваться духовным авторитетом у верующих за границей и одновременно выполнять административные требования в России, соответственно, его власть должна была быть ограниченной и в то же время безграничной. На практике повышение престижа католикоса среди зарубежных армян заставляло имперское правительство идти на значительные уступки в отношении управления духовными делами григорианского исповедания на своей территории. Правительственные усилия в направлении подчинения зарубежных армян Эчмиадзину оборотной стороной имели усложнение армянского религиозного вопроса внутри России. К концу XIX века имперские чиновники уже сильно сомневались в мудрости принесения в жертву внутригосударственных интересов ради влияния католикоса за границей. Но все же они не были готовы окончательно проститься с представлением о том, что решительная поддержка русским правительством Эчмиадзина выгодна с внешнеполитической точки зрения. После 1905 года правительство уже не сомневалось в необходимости реформы армянских церковных дел, однако оставались сомнения в том, насколько эти реформы перевесят возможный вред, нанесенный престижу России в глазах зарубежных армян.

Попытки российских властей манипулировать католикосом и армянской церковью заметно осложнялись и тем, что основой группового единства армян служили две близкие, но все же отличающиеся друг от друга концепции. Одна из них воплощалась в Апостольской церкви, являвшейся, пожалуй, самым ярким примером национальной церкви, поскольку к ней принадлежали исключительно армяне и только немногие представители

этого народа находились вне ее лона. Глава церкви считался католикосом «всех армян» с XI–XII веков, и в этом смысле церковь и нация были тождественны [383] . С другой стороны, формировалось представление об армянской нации как о группе, независимой от принадлежности к той или иной церкви. Задолго до XIX века были известны армяне-католики, и с ростом влияния западных держав в том же XIX веке — сначала в Османской империи, а к середине века также и в России — некоторые армяне стали переходить в протестантизм. Заявившие о себе во второй половине века армянские революционеры, даже если они не полностью отказывались от церкви как символа единства народа, все равно усложняли соотношение между вероисповеданием и национальностью. Как свидетельствуют исследования последних лет, подобные осложнения были характерны не только для коллективного самосознания армян [384] . Но для российских имперских властей, признававших и даже продвигавших идею вселенского значения католикоса, эта проблема должна была иметь особую важность.

383

Maksoudian K.V . Chosen of God: The Election of the Catholicoi of All Armenians, From the Fourth Century to the Present. N.Y., 1995. Р. ix.

384

См., например, следующие работы: Smith H. W. German Nationalism and Religious Conflict: Culture, Ideology, Politics, 1870–1914. Princeton, 1995; Himka J.-P. Religion and Nationality in Western Ukraine: The Greek Catholic Church and the Ruthenian National Movement in Galicia, 1867–1900. Montrйal, 1999; Vulpius R. Ukrainische Nation und zwei Konfessionen: Der Klerus and die ukrainische Frage, 1861–1921 // Jahrbьcher fьr Geschichte Osteuropas. 2001. Bd. 49. H 2. S. 240–256; Weeks T. R. Religion and Russification: Russian Language in the Catholic Churches of the «Northwest Provinces» after 1863 // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2001. Vol. 2. № 1. P. 87–110; Сталюнас Д. Может ли католик быть русским? О введении русского языка в католическое богослужение в 60-е годы XIX века // Российская империя в зарубежной литературе: Работы последних лет / Под ред. А. Миллера, П. Кабытова, П. Верта. М., 2005. С. 570–588.

Присоединение и возвышение Эчмиадзина

Хотя на протяжении длительного времени Эчмиадзинский престол признавался религиозным центром всех армян, пределы его действительной духовной власти варьировались, будучи обусловленными конкретной политической ситуацией и возникновением новых духовных центров. Согласно преданиям, Эчмиадзин был основан в начале IV века Григорием Просветителем, получившим будто бы указание от самого Христа о том, где следовало построить храм [385] . Сказать с уверенностью, когда именно епископы Эчмиадзина присвоили себе титул «католикос» и как именно понималась его власть, сложно. Но само это звание этимологически отражает вселенские претензии. Католикос имел исключительное право освящать миро для таинства миропомазания, он один мог рукоположить епископов всех армянских епархий. Имеются конкретные указания на то, что армяне действительно признавали Эчмиадзин местопребыванием верховного патриарха всех представителей этого народа [386] . Так, например, армянские общины в Индии обратились к Эчмиадзину в 1839 году с заявлением о том, что «все вообще армяне под какою бы державою ни состояли, как единоверцы и единаго разумения, (составляют. — П. В. ) собою в моральном отношении одно тело под единым верховным духовным Главою» [387] .

385

Соответственно, Эчмиадзин по-армянски означает «сошел единородный».

386

Полный титул католикоса в кондаках звучал так: «Раб Иисуса Христа и, по неисповедимой воле Бога, глава епископов и католикос всех армян, верховный патриарх всенароднаго первочтимаго престола Араратскаго, апостольской матери-церкви кафедральнаго Эчмиадзина». См.: Папаян С. Армянские патриархи. Луганск, 1908. С. 13. Однако к какому именно времени относится введение этой формулировки, неясно.

387

Сакартвелос Саисторио Централури Сахелмципо Аркиви, Тбилиси (далее ССЦСА). Ф. 7. Оп. 1. Д. 889. Л. 21 об. См. также замечание по этому поводу армянского священника в Калькутте: col1_0 A Brief Historical Sketch of the Holy Apostolic Church of Armenia. Calcutta, 1895. Р. 8–10.

Однако в Средневековье в контексте рассеяния армянского народа возникли и другие престолы с религиозными лидерами, носившими высокое духовное звание. Сам Эчмиадзинский католикос в свое время вынужден был покинуть свое местопребывание и после долгих странствований в XII веке оказался в Сисе, столице Киликии. После падения этого армянского царства (1375 год) духовные лица Восточной Армении в 1441 году снова избрали католикоса для восстановленного престола в Эчмиадзине. Но сисские католикосы от своего статуса не отказывались, и с того времени имелись по крайней мере два лица, носивших титул «католикос» и находившихся в сложных отношениях друг с другом. Между тем в Ахтамаре (в XII веке) и Ганзасаре (видимо, в самом конце XIV века) появились региональные «католикосы», а в Иерусалиме (в 1311 году) и Константинополе (в 1461 году) — патриархи армянской церкви. В каждом случае это были местные епископы, вынужденные претендовать на духовную самостоятельность в силу невозможности поддерживать контакт с каким-либо центральным престолом. Ввиду размеров Османской империи и роста армянского населения в ее столице константинопольский патриарх стал особенно важной фигурой в местной церкви, хотя формально он, как и иерусалимский патриарх, оставался подчиненным Эчмиадзину. На практике же константинопольский патриарх, особенно в XVIII веке, проявлял достаточную независимость и действовал как глава церкви в Османской империи. Во всяком случае, Османское правительство признало его единственным главой всего армянского миллета (общины) империи и даровало ему исключительную административную и судебную власть. Одним словом, представление о духовном единстве армян и безусловном первенстве Эчмиадзина присутствовало в армянском коллективном сознании, но не являлось безусловной исторической реальностью в момент появления России на армянской сцене к концу XVIII века [388] .

388

В описании этой ситуации я опираюсь на следующие источники: Adalian R. P. Op. cit. P. 37–39, 66–69, 130–133, 182–187; Maksoudian K. V. Op. cit. P. 47–81; Herardian M. Interrelations of Etchmiadzin and Cilician Patriarchal Sees // Armenian Review. 1956. Vol. 9. № 2. P. 16–31; Ashjian M. The Catholicoi of Etchmiadzin: An Overview of the Electoral Process. N.Y., 1995, особенно с. 14–15; Российский государственный исторический архив (далее РГИА). Ф. 821. Оп. 7. Д. 175. Л. 16–16 oб.; Государственный архив Российской Федерации, Москва (далее ГАРФ). Ф. 730. Оп. 1. Д. 687. Л. 5; Bardakjian K. B. The Rise of the Armenian Patriarchate of Constantinople // Christians and Jews in the Ottoman Empire: The Functioning of a Plural Society / Ed. by Benjamin Braude, Bernard Lewis. N.Y., 1982. Vol. 1. P. 89–100; Barsoumian H. The Dual Role of the Armenian Amira Class within the Ottoman Government and the Armenian Millet (1750–1850) // Ibid. P. 171–184; Libaridian G. J. The Ideology of Armenian Liberation: The Development of Armenian Political Thought before the Revolutionary Movement (1639–1885). Ph.D. diss., University of California at Los Angeles, 1987. P. 92–102.

В то же время со второй половины XVIII века складываются предпосылки для восстановления авторитета Эчмиадзина. Католикос Симеон (Ереванци) создал там семинарию, провел опись недвижимости Эчмиадзина и подчинил себе поместных ганзарских католикосов (в Персии) [389] . Именно к этому времени, то есть к 1760-м годам, относятся первые контакты Эчмиадзина с Россией: Екатерина II выполнила просьбу Симеона о подчинении астраханских (то есть российских) армян ему, а не ганзарскому католикосу. Завоевание Восточной Армении Россией имело очень важное значение для осуществления растущих претензий Эчмиадзина. Впервые после монгольского нашествия 1220 года Эчмиадзин оказался в стране, управляемой христианским монархом, между тем как другие патриархи и католикосы оставались подданными исламской империи. Следует подчеркнуть, что возрождение Эчмиадзина было тесно связано с русской императорской властью [390] .

389

По данным Роберта Хьюсона, последний ганзарский католикос умер в 1816 г., а его престол был уничтожен в 1830 г. См.: Hewson R. A. Armenia: A Historical Atlas. Chicago, 2001. P. 171–172.

390

Adalian R. P. Op. cit. P. 184–186, 348–439; Bournoutian G. A.

The Khanate of Erevan Under Qajar Rule, 1795–1828. Costa Mesa, Cal., 1992. P. 74–75; Эзов Г. А. Начало сношений Эчмиадзинского патриаршего престола с русским правительством // Приложение к журналу «Кавказский вестник». 1901. № 10. О менявшемся положении армян в России в XVIII в. см.: Лебедев А. Вероисповедное положение армян в России до времени Екатерины II (включительно). М., 1909.