Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Фалин Валентин Михайлович

Буквально день спустя после появления матери­ала в «Известиях» — телефонный звонок М. Гор­бачева. Он делится впечатлениями от интервью А. Яковлева в «Правде», которое счел удавшимся. Затем разговор переключился на проект заключе­ния комиссии. Тут мне выпало вкушать бурчание, как опрометчиво мы поступили, «солидаризовав­шись с проектом, который никуда не годится». И в таком разрезе довольно-таки долго. Интересуюсь, что конкретно М. Горбачева не устраивает и как над­лежало бы улучшить проект.

«Не устраивает все. Нельзя смешивать истори­ческий анализ и юридические оценки. Как дос­тичь баланса? На то вам головы

на плечи посаже­ны, чтобы самим думать. Меня же больше в ваши дебаты не втягивайте».

Жду, как генеральный выдаст мне по первое чис­ло за интервью в «Известиях». Помимо газеты, на столе у М. Горбачева и некоторые отклики. Один из ретивых наших послов просигналил: признани­ем существования протоколов «Фалин толкает на опасный путь». Странно, но эта тема выпала из раз­говора. Возрадуйся — пронесло. Что от тебя зави­село, ты сделал. Переведи дыхание и займись про­блемами, где правда не встает власти предержащим поперек горла.

Почему-то у меня это плохо получалось. Оста­ток дня потрачен на составление меморандума М. Горбачеву. Его форма и содержание скажут нужное за себя. В первой строке проскочила не­точность — латинскую максиму об искренности чувств воспроизвел не Жан де Лабрюйер, а Ла­рошфуко. В остальном не вижу настоятельных при­чин ревизовать свои письмена, как они ушли тог­да к адресату:

«Уважаемый Михаил Сергеевич!

Кажется, Лабрюйеру принадлежат слова — «если ваши чувства не будут искренними, весь ваш разум окажется ложным». Так вот, я слицемерил бы, сде­лав вид, что вчерашние Ваши доводы убедили меня. И не потому только, что приучен строго обращать­ся с фактами. Не могу избавиться от впечатления, что Вам отлично видна суть, но какое-то пятое или шестое чувство мешает проставить точный диагноз. А где сомнения, там ко двору доносы типа панкин- ского (легко, впрочем, опровергаемые) плюс спаси­тельное «отсутствие оригиналов».

1. Доказательств тому, что протоколы существо­вали, достанет с лихвой на всех — и своих, и чужих оппонентов. Как Молотов ни прятал концы в воду, документы сохранились, в том числе в советских архивах. Более того, запись беседы именно Молотова с немецким послом Шуленбургом 17 авгус­та 1939 г. показывает, что идея оформления обяза­тельств Германии в виде протокола принадлежала советской стороне. В памятной записке, врученной в тот день Молотовым послу, говорится: «Правитель­ство СССР считает, что вторым шагом (первый — торгово-кредитное соглашение) через короткий срок могло бы быть заключение пакта о ненапа­дении или подтверждение пакта о нейтралитете 1926 г. с одновременным принятием протокола о за­интересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики с тем, чтобы пос­ледний представлял органическую часть пакта».

Как среагировал Шуленбург? Согласно советс­кой записи, посол «усматривает трудности в допол­нительном протоколе». По мнению посла, «центр тяжести» договоренностей будет лежать в протоко­ле, а «при его составлении всплывут такие вопро­сы, как вопрос о гарантии Прибалтийским странам и пр.». Шуленбург выразил пожелание получить от СССР «хотя бы эскиз протокола».

Ответ Молотова гласил — вопрос о протоколе «пока не детализируется»; «инициатива при состав­лении протокола должна исходить не только от со­ветской, но и германской стороны»; «естественно, что вопросы, затронутые в германском заявлении 15 августа (о

размежевании интересов), не могут вой­ти в договор, они должны войти в протокол; гер­манскому правительству следует обдумать это».

В скором времени с приведенной записью беседы между Молотовым и Шуленбургом, а также другими аналогичными материалами будут знакомиться все желающие. МИД СССР издает сборник документов с сентября 1938-го по сентябрь 1939 г.

Можно бы умножить число примеров из 1940-го и 1941 гг. И при всем желании нельзя найти до­кументов, опровергающих или хотя бы колеблю­щих факт — протоколы существовали. Они не миф. Констатируя сегодня, что протоколы были, мы лишь воспроизводим объективную реальность.

2. Теперь об оригиналах и копиях. Отсутствие оригинала нас чуть-чуть выручает, пока мы не пере­жимаем эту ноту. Во-первых, никто не освобождал советскую сторону от ответственности за поддер­жание порядка в собственном архивном хозяйстве. С таким же успехом мог пропасть и оригинал дого­вора от 23 августа, после чего по аналогии началась бы дискуссия, а был ли сей мальчик. Во-вторых, по­давляющее большинство документов, на основании которых написана история с древнейших времен до XIX века, известна в копиях или даже в фрагментах с копий. «Слово о полку Игореве», «Повесть времен­ных лет» и другие классические памятники дошли до нас в репликах реплик. Но им верят, и поделом.

Вас, думается, не нужно убеждать, что отсут­ствуют основания представлять копии протоколов к договорам от 23 августа и 28 сентября в каче­стве фальшивок. Самое большее, что позволитель­но делать, — это требовать «критического к ним отношения». Другой подход работает против нас, и крупно.

Да и вообще не о ту стенку мы бьемся головой. Запад и прибалты давным-давно ушли с поля, на котором мы топчемся, — были протоколы или нет, идентичны копии оригиналам или в чем-то сманипулированы. Ответ утвердительный они дали себе без нас и вопреки нам, и сейчас без помех, вольгот­но обрабатывают иную ниву, доказывая:

(а) что СССР соучаствовал в развязывании второй мировой войны; (б) что, заключая договор с Гитле­ром, Москва думала не о своей безопасности, а об экспансии; (в) что 23 августа речь шла о дележе дву­мя тоталитарными режимами между собой Европы и мира; (г) что справедливость и права народов, по­пранные в начале войны, еще не восстановлены.

Странным образом табуизируя тему протоколов, уходя от выражения четкого отношения к ним, мы какой десяток лет связываем себе руки в противо­действии куда более серьезным опасностям, каса­ющимся. не столько прошлого, сколько настоящего и будущего.

3. Вчера Вы подчеркивали настоятельную необ­ходимость отделения историко-политического ана­лиза от оценок юридических. Разделяю эту точ­ку зрения с оговоркой — нельзя сводить дело ни к политике, ни к праву. Они две стороны одной ме­дали, и, стало быть, даже диалектика, которой Вы блеснули в очередной раз, не поможет. Полумедаль та же полуправда, которая лишь приковывает вни­мание к недосказанному, и выигрыша здесь не до­ждаться.

Конечно, надо со всей убедительностью показы­вать, что СССР был в 1939 году загнан как травле- v ный зверь в западню. За неделю до войны у него не оставалось рационального выхода, кроме как при­нять данайские дары от Гитлера. Это признают даже польские исследователи.