Конкурс красоты в женской колонии особого режима
Шрифт:
– Эх, кабы невидимкой да к тебе в карман. Угостил бы сигареткой, мужчина.
Михаил повернулся к Жмаковой:
– Можно?
Та молча кивнула. Леднев подошел к решетке. К нему тотчас устремилась целая стайка женщин. Через несколько мгновений пачка была пуста. А к нему уже бежали другие арестантки. Мэри залезла в свой рюкзачок и вынула две пачки «Мальборо». Одну дала сердитой арестантке. Та заулыбалась, избоченилась.
– Давай, снимай меня первую.
Мэри снова заклацала затвором камеры. Ее лицо при этом выражало охотничий азарт. Кадры должны были получиться потрясающие.
– Кто она? За что сидит? – спросил он.
– Мошенница, – ответила Жмакова. – У всех мошенниц располагающая внешность.
– А эта кто? Что с ней? – спросил Леднев, показывая на женщину с трясущейся головой.
– Как вам сказать? – замялась Жмакова. – Давно это было. Кто-то обидел ее. И она решила отомстить – перерезала себе сухожилие.
– Чтобы отомстить другим, перезала себя? – удивился Леднев.
Жмакова снисходительно посмотрела на него.
– У женщин-преступниц совсем другая психология, чем у преступников-мужчин. Во многом прямо противоположная. Работать с ними гораздо сложнее, скажу я вам. Как по минному полю ходишь. Не знаешь, когда и где рванет.
Добавила после короткой паузы:
– Женщина разрушается быстро, зато живет в неволе долго. Намного дольше, чем мужчина. Маня, подойти сюда! – сказала она сердитой арестантке.
Та подошла к решетке.
– Маня, ты сколько уже сидишь?
– Елы-палы, начальница, а ты будто не знаешь! – обиженно ответила старуха. – Сорок пять лет без выхода.
– Маня у нас рекордсменка, – гордо произнесла Жмакова. – Может быть, даже чемпионка мира. Скоро у Мани конец срока, и пойдет она у нас домой.
– Никуда я не пойду, – сказала старуха. – Снова сделаю преступление. Куда мне идти? В бомжихи? В подвале жить? Нет уж, лучше я здесь доскриплю. Жить – так на воле, умирать – так в доме, а дом мой, начальница, здесь.
Леднев перевел для Мэри:
– Эта старуха говорит, что ей не нужна свобода. Здесь ее дом, где она провела сорок пять лет, здесь она и умрет.
Мэри несколько раз сфотографировала Маню и сказала шепотом:
– Майк, я хочу поснимать эту женщину отдельно и поговорить с ней.
Жмакова отнеслась к этой просьбе спокойно.
– Маня была у нас когда-то первой красавицей на зоне, – сказала она с гордостью.
– Нет, начальница, – возразила Маня, – первой кралей была Машка Стогова. Тезка и братанка моя. – Ты тогда, начальница, елы-палы, еще пешком под стол ходила.
– Майк, я в шоке, – снова прошептала Мэри. – А мне потом не засветят пленки?
– Клади отснятые за пазуху, – посоветовал Леднев
Сказав эти слова, Михаил обнаружил, что рядом с ними стоит какой-то майор. Лет сорока пяти, большой, с хитрыми глазами.
– Это Валерий Сергеевич Гаманец, начальник оперчасти, – представила его Жмакова.
– Иначе говоря, кум, – со смешком назвал себя Гаманец и церемонно поинтересовался. – Каковы первые впечатления?
Мэри скептически скривилась:
– Тюрьма – не курорт, так у нас говорят.
– Мы тоже так говорим, – рассмеялся опер.
Леднев повернулся к Жмаковой:
– По-моему, вы начали интересную тему. В чем же еще отличие женщины преступницы?
– А вы посмотрите, как они следят за вами, – ответил вместо Жмаковой Гаманец. – Как хищные кошки. Улавливают слабинку и начинают на ней играть. Помню, однажды осужденная наделала на швейном производстве много брака, и я написал на нее докладную. Я просто обязан был это сделать. Я слова плохого ей при этом не сказал. А она взяла и выпила раствор хлорки. Еле откачали.
– И в то же время могут быть безразличны ко всему, даже к своей судьбе, – добавила Вера Дмитриевна. – Одна участница бунта пока шел суд, спала, и только в «воронке» спросила, сколько же лет ей добавили.
– А можно с кем-нибудь поговорить? – спросил Леднев, когда они пошли к другой локалке.
– Будьте осторожны! – предупредил Гаманец. – Даже к кормушке не следует приближаться слишком близко. Могут чем-нибудь окатить…
Жмакова подозвала трех молодых женщин.
– Скажите что-нибудь о себе, – попросил Леднев. – Как вы впервые попали в колонию? Кого в этом вините? Что думаете о своем будущем?
Одна женщина ответила за всех троих:
– Записывайте. Впервые попали по вине мужчины. Освободились и снова попали по вине мужчины. Выйдем и снова попадем по той же причине. – Добавила вполголоса, с хитрым выражением лица. – Ну, кто еще вам об этом скажет? «Мальборо» еще осталось?
Мэри сунула за решетку пачку сигарет.
Арестантка с достоинством взяла, закурила, с наслаждением затянулась и по-свойски предупредила Леднева:
– Тут у нас год назад сантехник на зону вошел. И потерялся. До сих пор ищут.
Глава 7
Репетиция шла полным ходом. Пел хор, все женщины были в красивых белых платьях. Следом началась казачья пляска, участвовавшие в ней женщины выглядели вылитыми мужиками. Потом к пианино села на редкость симпатичная девушка и в хорошем темпе сыграла Полонез Огинского. Сидевший в седьмом ряду подполковник Корешков похлопал в ладоши и спросил:
– Лариса, а что у тебя на бис?
Девушка сыграла «К Элизе» Бетховена. Начальник колонии слушал с видом знатока.
– Это наша достопримечательность, Лариса Каткова, – сказала Жмакова. – Самая молодая особо опасная рецидивистка страны. ООР ей поставили на личное дело в 21 год. Села за кражу, потом раскрутилась за массовую драку, потом за участие в лагерном бунте. В общем, прошла двойную раскрутку. У нас она уже пять лет. Красивая, правда?
Они сели втроем в заднем ряду. Мэри вынула из рюкзачка длинный телеобъектив, приладила его к фотоаппарату и начала снимать.
На сцену вышли Мосина и Агеева. Они спели модный шлягер. Каткова аккомпанировала им с раздраженным видом и дважды сбилась.