Конкурс Мэйл.Ру
Шрифт:
ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ
Я сидел на полу в прихожей и думал о том, насколько я плохой христианин. Я думал, что если бы кто-то видел Скитальца в тот момент, когда курьер сообщил, что собирается вручить ему приз, то это было бы очень-очень стыдно. Я думал о проявленной мною трусости, слабости, но отчего-то мне это было глубоко безразлично. «Я не умру, пока еще нет, — с облегчением чувствовал я. — И через две недели все равно все будет в порядке. Я не могу выиграть этот конкурс. Это невозможно. Это слишком ничтожный шанс». Но существовала еще другая опасность. И постепенно я начал вспоминать о ней. Я не сразу сообразил, что осталась одна неясность в визите курьера, некая неразрешенность, которой следовало незамедлительно заняться. Но когда понял, то сразу позвонил Хиппе по его мобильнику. Он тотчас взял трубку. Я рассказал ему о том, что утром ко мне приходили, но видеофон ничего не показал. Хиппа ни о чем не спросил, он тотчас явился ко мне, оставил кавказку в прихожей, а сам пошел на лестницу, как он сказал, разбираться, в чем там дело. Минут через десять Хиппа вернулся
— До меня хотят добраться? — довольно кисло поинтересовался я.
— Не думаю, скорее, запугивают, — ответил Хиппа. Если им хотелось выманить тебя, зачем бы они ломали вчера твой звонок. — Обычная их тактика — действовать на нервы.
Я хотел спросить, откуда он знает о том, какая у сатанистов тактика, но передумал, промолчал.
— Будь, — сказал Хиппа. Забрал кавказку и ушел к себе. Я поблагодарил Бога, что у меня есть этот странный сосед, охламон и обалдуй, как мне всегда казалось, но теперь в нем для меня открылась новая, нежданная грань, и рядом с ним я почему-то чувствую себя гораздо спокойнее. Я вдруг понял, что я представляю собой для Цыпочки. Не Бог весть какой Хиппа — друг, но какое космическое одиночество я испытывал бы сейчас без него. И это несмотря на то, что у меня семья, и мы практически никогда не разлучаемся.
Вспомнив о своих, я поплелся на кухню, где Дашкой уже был почти приготовлен завтрак. Подождал, пока сварится каша, лениво сжевал ее, хлебнул кофе и поплелся за компьютер.
На панели почты тревожным красным огоньком вспыхивал сигнал экстренного вызова. Меня в нетерпении ждала Фея. Я включил быструю связь. Фея была вся в растрепанных чувствах. И было, надо сказать, от чего. Сегодня утром она включила компьютер и узнала, что ее выдвинули номинантом в конкурсе «Суд общественности».
— Кто? — тупо поинтересовался я.
— Ты не поверишь! Корпоративный мир. Они настолько обнаглели, что даже не пытаются замаскироваться!
— Сам Мэйл? Быть такого не может.
— Ну что ты, как маленький, Скиталец, конечно не сам Мэйл! У каждого из администраторов есть свой мир. Только эти миры корпоративные. Они являются полуофициальными.
— И что теперь?
— Что-что? Ты посмотри лучше мое место в рейтинге.
Я зашел на страницу рейтинга и присвистнул. Лидировала по-прежнему Цыпочка. Я занимал уже 24-ое место, Одинокая Птица — 25-ое, 29-ое было у Феи. Понятно, что мгновенно продвинуться в третий десяток она не могла. Ей кто-то очень постарался помочь. Очень. Номинантов было уже много больше тысячи. Кто-то не дремал и ночью, записывая недругов в смертники. Я нажал Фее минус, хотя прекрасно понимал, что будь у меня сто голосов, даже тысяча — это не играло бы роли. Мне стало как-то крайне неловко. Я понимал, что за меня заступился очень хороший человек. И теперь он должен был разделять мою участь. Потому, что я, дурак, не предусмотрел последствий. Надо было ее вчера остановить. Надо было. Ведь понимал же, что бессмысленно, нет, решил вот, что от «пфи», высказанного народом, хуже не будет. Не слишком я стал прозорливым в последнее время. Конечно, о ситуации легче судить, находясь вне ее, но предвидеть, что Фея подставляется, я мог и обязан был.
Фея сказала также, чтобы я зашел на главную страницу Мэйл.Ру. Я зашел. В разделе новостей администрация заявляла, что в связи с многочисленными вопросами по поводу конкурса «суд общественности», она вводит новую рубрику с соответствующим названием. Рубрику возглавляло объявление, что многие сомневаются, действительно ли, победитель конкурса приговаривается к смерти. Да, смертная казнь — это серьезно, — писала администрация. — Никаких сомнений в этом быть не может. И отчет о смерти победителя будет опубликован незамедлительно. Задают также часто вопрос: а что будет с теми, кто получил второе-третье места? Отвечаем: изгнание. Как в прошлые годы те, кто занимал первое место в конкурсе. Несколько человек спросило: а что будет, если администрация не сможет определить адрес победителя? Заверяем: такого не может быть. У нас новейшая аппаратура. Адрес каждого пользователя занесен в реестр сервера. Был также вопрос: возможна ли ошибка при определении адреса? Смело утверждаем: такого быть не может. У некоторых пользователей возник интересный вопрос: что будет, если победитель конкурса умрет своей смертью до исполнения приговора. Отвечаем: в таком случае, занявший второе место автоматически становится победителем. Предупреждаем, что есть случаи недовольных проведением конкурса, несмотря на то, что общественность приняла его с радостью. Организатором выступлений была некая особа с ником Фея. Протест она выражала в связи с тем, что является одним из лидеров конкурса и входит в третий десяток номинантов. Администрация просит всех пользователей в случае выражения кем-либо недовольства ее действиями по ходу конкурса или вне его сообщать об этих частных случаях ей по корпоративному официальному каналу.
Вот так вот. Не много и не мало. Я зашел в мир Феи и увидел, что почти все подписавшие протест забрали свои голоса обратно. В том числе и Цыпочка. Нас осталось всего ничего. Меньше ста человек. Ну что ж, придется принять условия игры. Не мы их, однако, диктуем.
ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Хочешь-не хочешь, а работать все-таки надо. Босс прислал разгромную резолюцию. Рвал и метал. Обзывал халтурщиком. Уволить не грозил, но очень как бы доброжелательно сетовал на то, что даже лучшие работники не чувствуют себя заинтересованными в процветании фирмы. В конце начальничек оставил приписку: он, дескать, чрезвычайно надеется на то, что мое кратковременное нездоровье, которое как он чувствует, всему виной, не повлияет на ход дальнейшей моей деятельности, поскольку я должен понимать: план не выполняется, а и эту работу придется переделывать. Я посмотрел. Босс прав: придется, да. Столько ляпов, которых я допустил за последние два дня, я не сделал бы прежде и за год. Чтобы не потерять место работы, я должен на десять часов в день как минимум забывать о конкурсе Мэйл.Ру. Даже на уровне подкорки. Должен, обязан. Потому что чем дальше, тем труднее православному в этом мире найти работу. Не приветствуют нас бюро по трудоустройству, и отделы кадров морды от нас воротят.
Короче, сел я, сосредоточился и до четырех, не обедая, переделал весь тот бред, который два дня старательно сбрасывал боссу. И когда закончил, облегченно вздохнул. Вздохнул и посмотрел на часы. Было ровно четыре. Суббота. Пора собираться на Всенощную. И вот тут на меня накатило новой волной неуверенности и слабости. Я понимал, что опасно вести Дашку и детей в храм, и не просто опасно, а это смертельный риск при сложившихся обстоятельствах. И встал для меня ребром вопрос: не является ли эта ситуация испытанием моей веры, не лукавлю ли я себе, когда говорю, что не стоит рисковать близкими, не пора ли и мне совершить свой подвиг, свое отречение от мира. Может, эта ситуация с конкурсом должна мне как раз напомнить о долге, который обязан исполнить в случае опасности любой христианин? Живем один раз, и смерть надо выбирать себе достойную.
Но, надо признаться, я смалодушествовал. Я позвонил в храм и попросил отца Иллариона. Услышав мой голос, он сразу же начал о том, что уже поговорил с благочинным, но пока что ничего утешительного мне сказать не может. Я чувствовал себя крайне неловко, сейчас меня волновало другое, и я не знал, как задать иерею столь скользкий вопрос. В конце концов, я решил прямо признаться в своих сомнениях. Я рассказал о сатанисте, который преследовал меня, когда я возвращался позавчера из храма, рассказал о перебитых лампочках в доме, рассказал и о зацикленном видеофоне, который показывал пустую лестницу, когда там находились люди. В конце я добавил, что понимаю — это все не причина не посещать храм, но меня грызут сомнения насчет жены и детей. Я боюсь неправильно истолковать своим слабым человеческим разумением Божию волю. Может быть, мне следует разориться и отвезти их в Церковь на такси? А как обратно? Будет уже темно. Позволят ли мне вызвать машину из храма? Отец Илларион тут же заявил, чтобы я не бредил, что Божия воля заключается в том, чтобы моя семья сидела дома, запертая на все мыслимые и немыслимые замки и запоры. «И завтра тоже не вздумай их привести, — велел он. — Нет моего благословения на то, чтобы ты рисковал жизнью жены и детишек. Если сумею, выберусь сам к вам». Я вздохнул с облегчением. О Дашке и детях можно не беспокоиться. Конечно, я слукавил, когда позвонил в храм, переложил на священника собственную ответственность, но ведь это его прямой долг — решать подобные вопросы. Чтобы успокоить совесть, я решил, что сам-то пойду на службу обязательно. Отец Илларион ничего не сказал обо мне самом, и я решил, что это знак, который мне прямо указывает, как я должен поступить. Забавно, в другое время, случалось, мы пропускали Всенощную по разным причинам, иногда не столь уж важным, но теперь я чувствовал — должен идти. Не могу объяснить, почему, но уверенность такая во мне была. Рискуя собой, я как бы замаливал свою вину.
Я прошел к Дашке. Сказал, что в связи с тем, что в городе неспокойно, отец Илларион велел женщинам и детям пока что храм не посещать. Рассказал ей о том, что было с видеофоном сегодня утром — пора ее, похоже, потихоньку начать готовить к плохим новостям. Дашка отреагировала на удивление спокойно, только на прощание долго-долго меня крестила и шептала молитвы.
Сатаниста я заметил сразу. Он стоял напротив магазина, курил и лениво сплевывал себе под ноги. Увидев меня, он достал из кармана трубку, и стал с кем-то разговаривать. Мне это очень не понравилось, я, в свою очередь, тоже достал трубку — ту, что принес курьер, позвонил домой и сказал Дашке, чтобы не открывала дверь никому, даже мне, я со своим ключом. Пускай держит телефон под рукой и если что — сразу звонит в МЧС или милицию. Надеюсь, напугал ее несмертельно. Сунул руку в карман, сжал трубку Хиппы, и пошел в храм.
Отец Илларион, увидев меня, ничего не сказал — думаю, он меня понял. Я отстоял Всенощную, хотя вначале мне было очень трудно сосредоточиться. Мне мешало то, что сатанист не остался за дверями, как я предполагал, он сделает, а вошел вслед за мной в церковь — я находился, как и положено мужчине, в правой части храма, а он стоял за спиной и громко, глумливо срыгивая, дышал мне в затылок. В храме я вначале почувствовал себя крайне незащищенно. Здесь я не мог пользоваться трубкой Хиппы и даже просто позвонить. Я не мог позвать на помощь. Я не должен был приходить, Бог наказал меня за самоуверенность, — подумал я. — Он показал мне мое ничтожество и слабость, трусость мою и гордыню. И поделом. Я постарался сосредоточиться на вечерне. И это мне вначале не очень-то удалось, но затем хор запел: «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя; услыши мя, Господи. Господи, воззвах к Тебе, услыши мя; вонми гласу моления моего. Внегда воззвати ми к Тебе; услыши мя, Господи. Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею, жертва вечерняя. Услыши мя, Господи». И тут я понял, что мне ничего не страшно, ни нож в спину, ни выигрыш в конкурсе — я вдруг осознал, почему я сегодня нахожусь здесь, в храме. Я пришел разговаривать с Богом, и никто не сможет нарушить этой беседы, даже смерть. Кто же еще защитит меня, если не Господь? Я перестал бояться за Дашку и внутренне дрожать за Длинноухого и Цыпленка. За каждого из них я подал отдельный сорокауст о здравии. И отправился домой.