Консерватизм в прошлом и настоящем
Шрифт:
Ввиду широкой популярности, которую приобрели в тогдашней Германии идеи социализма, Шпенглер инкорпорировал и их в развиваемую им модифицированную систему консервативных взглядов, провозгласив своей целью освобождение социализма от Маркса{155}. Обратившись к традициям так называемого «феодального социализма» как форме утопической феодальной реакции на развитие капиталистических отношений, он сконструировал модель, в которую, с ссылкой на социализм, были вмонтированы все традиционные ценности прусского милитаристского общества. Созданный таким образом фантом получил наименование «прусский социализм».
Социализм для Шпенглера — это прежде всего логический антипод «либерализма», т. е. капитализма на стадии свободной конкуренции и его порождения — парламентской системы. Поскольку центр «либералистского» общества составляет индивид, личность, то социализму надлежит «поглотить» индивида, растворить его в обществе, персонифицированном в лице государственного руководства. Соответственно, в качестве «социалистического идеала» в писаниях Шпенглера фигурирует солдатская казарма, а символом истинного социализма становится прусский фельдфебель.
Аналогичную метаморфозу производит Шпенглер и с другими понятиями, похищенными из арсенала пролетарского и демократического движения. Так, наряду с социализмом он охотно оперирует термином «интернационализм». При этом, в отличие от многих своих единомышленников, он пытается приспособить его к нуждам консервативного шовинизма. Делает он это с помощью расовой теории, на базе которой конструируется концепция «расового интернационализма». «Истинный интернационал, — утверждает Шпенглер, — возможен лишь в результате победы идеи одной расы над всеми другими, а не путем растворения всех точек зрения в едином бесцветном целом»{156}. Иными словами, «интернационализм» есть реализация идеи мирового господства германского империализма.
Хотя призывы Шпенглера были адресованы в первую очередь представителям средних слоев, недовольных веймарской системой, его «социалистические» игры были рассчитаны и на то, чтобы воздействовать на рабочих. Сформулированная им самим задача состояла в том, чтобы объединить «наиболее ценную часть немецких рабочих с лучшими носителями старопрусской государственной идеи», основанной на «сознании величия задачи, готовности подчиняться, чтобы господствовать, умереть, чтобы победить, на способности принести величайшие жертвы для достижения своей цели{157}.
Обращение к социальной демагогии, спекуляция на понятиях социализма и интернационализма и некоторые другие особенности взглядов, отстаиваемых О. Шпенглером, маркировали ту черту, которая отделяла его от вильгельминистов. Тем не менее укоренившийся в нем элитарный аристократизм, глубокий страх перед «плебсом» помешали ему пойти по этому пути дальше, как этого явно требовали обстоятельства. Поэтому он не стал «обновителем» консерватизма в том понимании, которое сложилось несколько позже. Его взгляды образовали своеобразный мост между традиционалистским и экстремистским консерватизмом, стимулировав последний к тем поискам, которые привели его в конечном счете в лоно фашизма.
Более радикальный поворот к заигрыванию с массами, к использованию социальной демагогии в интересах манипулирования их общественно-политическим поведением был осуществлен в консервативном лагере Эдуардом Штадлером, основателем так называемой Антибольшевистской лиги и одним из главных организаторов травли революционеров в Германии в ноябре 1918 — январе 1919 г. В отличие от Шпенглера демагогия Штадлера была адресована не традиционным социальным кругам, издавна бывшим опорой консерватизма, а рабочим и имела целью оторвать их от организованного рабочего движения. Поэтому, действуя в унисон с основной тенденцией развития общественного сознания, Штадлер стремился не выдвигать новые идеи, а перехватывать те, которые уже получили широкое признание, вкладывая в них иное содержание. Таким образом, писал впоследствии он сам, имелось в виду «сочетать браком истинные, неискаженные консервативно-прусские государственные идеи и тенденции волеизъявления с новым, социалистическим содержанием близящейся революции, порожденной мировой войной»{158}.
Отсюда шокировавшие отдельных его консервативных коллег призывы Штадлера к принятию на вооружение требования создания производственных советов на предприятиях, к работе в профсоюзах, к борьбе против хищнического капитала. В некоторых консервативных кругах у Штадлера сложилась репутация «опасного радикала». Показательно, однако, что на протяжении ряда лет его и близких к нему идеологов активно поддерживали (прежде всего в финансовом отношении) представители ряда крупных монополий.
Общественную систему, которую Штадлер намеревался навязать Германии, он именовал «немецким социализмом» (в отличие от «прусского социализма», за который ратовал Шпенглер). Впоследствии это понятие, как известно, было взято на вооружение гитлеровской партией национал-социалистов.
Среди консервативных теоретиков, предлагавших модель общественного устройства, призванную стать альтернативой буржуазно-либеральному государству, можно назвать австрийского философа Оттомара Шпанна (1878–1950). Его популярность в правых кругах далеко за пределами Австрии основывалась на завоеванной им репутации рьяного приверженца и популяризатора идеи корпоративного государства.
Государство у Шпанна выступало как высшая ценность, иная «ипостась» народа. Чтобы нормально функционировать, оно должно было обладать институтами, способными, с одной стороны, осуществлять его волю, а с другой — мобилизовать на такое осуществление различные общественные группы. В качестве таких институтов Шпанн предлагал использовать корпорации, под которыми он понимал объединения граждан по отраслевому или профессиональному признаку. Охватывая лиц, обладающих разным социальным статусом (в одном случае — предпринимателей и рабочих, в другом — крупных: землевладельцев и мелких сельских хозяев), корпорации должны были «ликвидировать» классовые противоречия и обеспечить ту социальную гармонию, в которой так нуждались правящие классы{159}.
Поскольку, основываясь на демократических началах, добиться ликвидации противоречий невозможно, корпорации, по мысли Шпанна, должны были быть организованы строго иерархически и управляться с помощью автократических методов. Никаких, даже урезанных, форм народного самоуправления Шпанн не признавал. «Не массы, недумающие и необразованные, должны избирать своих вождей, а вожди соответственным образом структурированных масс и объединений должны избирать своих высших руководителей»{160}.
Не оставалось места в модели Шпанна и политическим партиям. Они провозглашались не только лишним, но и «вредным» пережитком эпохи либерализма и в соответствии с этим объявлялись подлежащими уничтожению.
Близкую к шпанновской консервативную модель желательного государственного устройства разрабатывал один из корифеев тогдашней буржуазной юридической науки Карл Шмитт (1888–1958), взгляды которого были связаны с консервативной традицией, восходящей к Доносо Кортесу. Не случайно одно из исследований К. Шмитта было специально посвящено взглядам этого испанского дипломата. Государство, создание которого Шмитт считал необходимым, провозглашалось всемогущим. Его не должны были ограничивать никакие «формальные или моральные табу». «Такое государство, — писал он, — не должно допускать деятельности внутри страны антигосударственных сил, которые мешали бы ему осуществлять свои функции или раскалывали его. Оно не намерено давать в руки своих собственных врагов и разрушителей новые средства власти, помогать им подрывать свои позиции с помощью ссылок на такие понятия, как «либерализм», «правовое государство» и тому подобное»{161}.