Консерватизм в прошлом и настоящем
Шрифт:
Вильгельминисты и «обновители»
Обстоятельства, о которых шла речь выше, в решающей степени предопределяли и тот не всегда прямой, но вполне определенный путь, который привел видных консервативных идеологов и политиков к поддержке фашизма, а во многих случаях — к полному слиянию с ним. В свою очередь фашизм, вне зависимости от особенностей генезиса его первичных отрядов, приобрел четко выраженный консервативный облик, выступая как хотя и крайняя, но тем не менее составная часть консервативного лагеря.
Поскольку фашизм в наиболее зловещем, «каноническом» виде утвердился главным образом в Германии, процесс сближения консерватизма и фашизма на встречных курсах лучше всего проследить на германском материале.
Вот как это происходило.
После первой мировой войны консерватизм в Германии вступил в полосу глубокого затяжного кризиса. Военное поражение кайзеровской империи и последовавшая непосредственно за ним буржуазно-демократическая революция в ноябре 1918 г. обернулись для консерваторов сокрушительным ударом. Рухнула монархия, опорой и апологетом которой выступал консерватизм. Оказалась потрясенной консервативная система ценностей, в основе которой лежала шовинистическая, великодержавная идея об особой исторической миссии Германии как страны и немцев как народа. Политические позиции социальных сил, на которые ориентировался и опирался консерватизм, существенно ослабли: в ходе перестановок, произошедших в верхушке правящих классов, от власти были оттеснены военно-юнкерские, феодальные группы. В свою очередь, значительная часть буржуазии, оказавшаяся у руля государства, на первых порах сделала главную ставку на либерально-реформистские политические силы.
Все это, однако, не означало, что у консерватизма как идеологии и политического течения не осталось резервов. Они не только сохранились, но в определенной степени даже умножились. Оттесненные от власти военно-феодальные группы, частично лишившееся общественных позиций кайзеровское офицерство, разорившиеся в ходе послевоенной инфляции чиновники, рантье и т. д. были полны стремления к реставрации «доноябрьских» порядков. Такое же стремление в решающей степени определяло настроения, господствовавшие в вооруженных силах Веймарской республики, возникшей на развалинах кайзеровской империи. И консерватизм был тем самым идейным и политическим оружием, которое они использовали для достижения своих целей.
Под лозунгами консерватизма, при опоре на консервативные политические организации была осуществлена первая, правда неудачная, попытка реставрации дореволюционных порядков — так называемый капповский путч 1920 г. Консерватизм был тем знаменем, вокруг которого собирались силы, готовившие под эгидой руководителя рейхсвера генерала Секта военный переворот осенью 1923 г. Консервативные идеи исповедовали заговорщики, осуществившие в эти годы ряд террористических актов, жертвой которых стали видные политические деятели республики.
В то же время неудачи, которые потерпели попытки реставрировать старые порядки, привели к дальнейшему углублению дифференциации консерватизма. Часть либеральных консерваторов примирилась с буржуазно-республиканским режимом. У многих консерваторов-традиционалистов неприятие новых, республиканских порядков приобрело форму чисто апологетической идеализации общественного строя, существовавшего до войны. «Позитивная» программа, которую выдвигало это течение, не выходила за рамки стремления воссоздать все так, как было раньше. Его сторонники получили в современной им литературе прозвище вильгельминистов — по имени последнего представителя династии Гогенцоллернов — Вильгельма II. Характерная для них система ценностей полностью воспроизводила ту, которая была свойственна консерваторам-традиционалистам в довоенные годы: в ее основе лежала непоколебимая вера в сословную систему социальных отношений, в «естественное право» военной и чиновной верхушки руководить обществом, презрение к «низам», «черни», к которым они относили как рабочий класс, так и другие массовые группы трудящегося населения, полное неприятие демократических институтов, патологическая ненависть к левым партиям, и в первую очередь к коммунистам. В области внешней политики вильгельминисты стремились к возрождению Германской империи, включая колониальные владения, к восстановлению ее доминирующего положения в Центральной Европе, к продолжению политики экспансии в восточном направлении — против соседних славянских государств. Политически это направление консерватизма было представлено в крайне правой Немецкой национальной народной партии, частично в Народной партии и в правом крыле католической партии Центра.
В то же время, сразу же после Ноябрьской революции 1918 г., в сфере влияния консерватизма возник широкий спектр «обновленческих» течений. Их ядро составляли сторонники так называемого «прусского и немецкого социализма», младоконсерваторы и близкие к ним проповедники идей «консервативной революции».
Представителям этих течений были присущи те же основные ценности, которые отстаивали вильгельминисты. В то же время их взгляды характеризовались рядом особенностей. Так, в отличие от староконсерваторов они не превозносили порядки в кайзеровской империи. В их глазах политическая система, существовавшая в стране до первой мировой войны, страдала от «либерального склероза», «избытка демократизма»; она оказалась не в состоянии «преодолеть» классовое расслоение общества, изолировать «разлагавшие» его «антинациональные» элементы. Внешняя политика кайзеровских правительств критиковалась за недостаточную последовательность в осуществлении имперских притязаний{151}. Все это провозглашалось истинной причиной последующей военной катастрофы.
Пытаясь сделать выводы из краха кайзеровского государства, «обновители» консерватизма, сохраняя свойственный ему дух, высокомерного аристократического элитаризма, уже не просто игнорировали народные массы как «чернь», «простонародье», но одновременно искали средства политически мобилизовать эти массы в интересах осуществления своих целей. Устоявшиеся каноны консервативной мысли приобретали в их интерпретации предельно экстремистский характер.
Важную роль в формировании идеологии «обновителей» консерватизма сыграл Освальд Шпенглер (1880–1936), ставший в первые послевоенные годы кумиром всех европейских правых. Он довел до высшей степени присущее консерватизму чувство исторического пессимизма. Однако для консерваторов, пытавшихся приспособиться к новым условиям, О. Шпенглер был интересен не столько рассуждениями о закате Европы, которые сделали ему имя, сколько способностью низвести набор реакционно-консервативных идей, высказанных его учителем Ф. Ницше, до уровня восприятия отчаявшегося обывателя объединить этот набор идей с современными ему модными понятиями.
Мелкий собственник, бывший офицер, не нашедший себе места в гражданском обществе, потерявший дорогой ему статус чиновник, разорившийся рантье и им подобные ненавидели утверждавшуюся в стране буржуазно-демократическую систему, мечтали о «сильной руке», способной навести порядок, искали возможности приложения своим нереализованным агрессивным инстинктам. И О. Шпенглер шел им навстречу. Он спустил с небес абстрактного и полуутопического ницшеанского сверхчеловека, придав ему земную стать современного Цезаря и кондотьера, которому выпала историческая задача взять на себя ответственность за судьбы цивилизации. При такой трактовке абстрактные призывы к насилию и отрицание гуманизма, характерные для Ницше, приобрели в устах Шпенглера вполне конкретный характер.
Крайне экстремистское выражение нашли у Шпенглера консервативные представления о природе человека. Главным в ней он видел способность уничтожать себе подобных. «Человеку как типу, — утверждал он, — придаёт высший ранг то обстоятельство, что он — хищное животное», ибо «хищное животное — высшая форма подвижной жизни»{152}.
Рассуждения Шпенглера о человеке как хищном звере были ориентированы не только на внутреннюю, но и на внешнюю политику. Они должны были преодолеть в сознании националистически настроенного обывателя своеобразный комплекс неполноценности, порожденный военным поражением, и придать ему уверенность в правомерности стремления «переиграть игру заново».
Свойственный консерватизму элитаризм синтезируется у Шпенглера с расистскими и цезаристскими мотивами. «Существуют народы, сильная раса которых сохранила свойства хищного зверя, народы господ-добытчиков, ведущие борьбу против себе подобных, народы, предоставляющие другим возможность вести борьбу с природой с тем, чтобы затем ограбить и подчинить их»{153}.
Это, по мнению Шпенглера, вполне естественно, как естественно и то, что к числу народов, сохранивших свойства хищного зверя, относятся в первую очередь немцы, призванные «решить великие мировые вопросы, приняв на себя наследие цезарей»{154}.