Конституция свободы
Шрифт:
Путаница становится очевидной, если проанализировать выводы, к которым приходят обе стороны в соответствии со своими позициями. Детерминисты обычно доказывают, что поскольку действия людей полностью определяются естественными причинами, нет никаких оснований говорить об их ответственности, хвалить или порицать то, что они делают. Волюнтаристы, со своей стороны, утверждают, что поскольку в человеке существует некое действующее начало, стоящее вне цепи причин и следствий, это действующее начало является носителем ответственности и законным объектом похвалы или порицания. Мало оснований сомневаться, что в плане практических выводов волюнтаристы ближе к истине, тогда как детерминисты просто зашли в тупик. Но, как ни странно, ни у одной из сторон этого спора выводы не следуют из заявленных посылок. Как неоднократно было показано, концепция ответственности опирается фактически на детерминистскую точку зрения [149] , тогда как только конструкция метафизического «я», пребывающего вне цепи причинно-следственных связей, а потому не затрагиваемого ни хвалой, ни порицанием, может обосновать освобождение человека от ответственности.
149
Хотя это утверждение кажется парадоксом, оно восходит к Давиду Юму и даже к Аристотелю. Юм четко сформулировал: «Поступки какого-либо лица могут быть поставлены ему в заслугу или вменены в вину только при условии принципа необходимости, хотя бы общее мнение и склонялось к противоположному взгляду» (Hume. Treatise of Human Nature. Vol. 2. P. 192 [Юм.
3. Конечно, можно было бы для иллюстрации заявленной детерминистской позиции сконструировать автомат, который неизменно предсказуемым образом реагировал бы на все события окружающего мира. Однако эта конструкция не соответствовала бы ни одной позиции, всерьез отстаиваемой даже самыми крайними оппонентами «свободы воли». Они утверждают, что поведение личности в каждый момент времени, ее реакция на тот или иной набор внешних обстоятельств определяются совместным действием наследственной внутренней организации и всего предшествующего опыта, так что каждый новый опыт интерпретируется в свете всего предыдущего индивидуального опыта, – кумулятивный процесс, порождающий в каждом случае отдельную уникальную личность. Эта личность действует как своего рода фильтр для внешних событий, вызывая соответствующее поведение, которое может быть с уверенностью предсказано только в исключительных обстоятельствах. Детерминистская позиция утверждает, что совокупные результаты наследственности и прошлого опыта составляют целое индивидуальной личности и поэтому не существует никакого другого «я», на характер которого не влияли бы никакие внешние или материальные факторы. Это значит, что все те факторы, влияние которых порой непоследовательно отрицают те, кто не признает «свободу воли», такие как рассуждение и аргументация, убеждение или порицание, ожидание похвалы или неодобрения, на самом деле относятся к числу наиболее важных, определяющих личность, а через нее и отдельные действия человека. Именно потому, что не существует никакого отдельного «я», которое пребывало бы вне цепи причинно-следственных связей, не существует и такого «я», на которое мы не могли бы попытаться разумно повлиять с помощью вознаграждения и наказания [150] .
150
Наиболее крайняя детерминистская позиция тяготеет к отрицанию того, что у термина «воля» есть какой-либо смысл (употребление этого слова было даже запрещено в некоторых направлениях супернаучной психологии) или что существует такая вещь, как произвольное действие. Но даже те, кто придерживается такой позиции, не могут избежать различения между действиями, на которые могут влиять рациональные соображения, и теми, которые не поддаются такому влиянию. Но в этом все и дело. Они будут вынуждены признать – и это оказывается reductio ad absurdum для их позиции, – что то, верит или не верит человек в свою способность составлять и осуществлять планы (что обычно и подразумевается под утверждением, что его воля свободна или не свободна), может сильно влиять на то, что он будет делать.
То, что мы на деле часто можем влиять на поведение людей с помощью обучения и примера, разумного убеждения, одобрения или неодобрения, вероятно, никогда всерьез не отрицалось. Поэтому правомерным остается только один вопрос: в какой степени на определенных людей, находящихся в определенных обстоятельствах, может повлиять знание, что из-за их действий их станут оценивать хуже или лучше или что после их ждет вознаграждение или наказание.
Строго говоря, не имеет никакого смысла расхожая фраза «Человек не виноват в том, что он такой, каков есть», потому что цель возложения на него ответственности состоит именно в том, чтобы сделать его другим, чем он есть или мог бы стать. Если мы говорим, что человек отвечает за последствия своих действий, то это не констатация факта и не указание на причинную связь. Это утверждение, конечно, было бы необоснованным, если бы ничто из того, что он «мог бы» сделать или не сделать, не сказывалось на результате. Но когда мы используем в этой связи такое выражение, как «мог бы», мы не имеем в виду, что в момент принятия решения что-то в нем сработало иначе, чем это было обусловлено действием закономерных причинных связей в данных обстоятельствах. Утверждение, что человек несет ответственность за свои поступки, скорее нацелено на то, чтобы сделать его действия иными, чем они были бы, если бы он не верил в истинность этого положения. Мы наделяем человека ответственностью не для того, чтобы сказать, что он – такой, какой он есть – должен был бы поступить по-другому, но для того, чтобы сделать его другим. Если я причинил кому-то вред по неосторожности или забывчивости, причем «я ничего не мог с этим поделать» в конкретных обстоятельствах, это не освобождает меня от ответственности, но еще сильнее, чем прежде, внушает мне необходимость помнить о возможных последствиях [151] .
151
Тем не менее мы называем решение человека «свободным», хотя в условиях, созданных нами, он склонен делать именно то, чего мы хотим, потому что эти условия не определяют его действия однозначно, но всего лишь делают более вероятным, что любой в его положении сделает то, что мы одобряем. Мы пытаемся «повлиять», но не определяем того, что он сделает. В этом отношении, как и во многих других, называя его действие «свободным», мы часто имеем в виду, что мы не знаем, что именно определило это действие, а не то, что оно ничем не было определено.
Таким образом, правомерными могут быть только вопросы о том, восприимчив ли человек, на которого мы возлагаем ответственность за некое действие или его последствия, к обычным, нормальным мотивам (иными словами, способен ли он нести ответственность за свое поведение) и можно ли рассчитывать, что в данной ситуации этот человек будет действовать под влиянием соображений и представлений, которые мы хотим ему навязать. Как и в большинстве подобных проблем, наше незнание конкретных обстоятельств, как правило, будет следующим: мы будем знать лишь, что ожидание того, что люди будут нести ответственность за свое поведение, скорее всего, будет в целом влиять на людей, находящихся в определенной ситуации, и подталкивать их в желательном для нас направлении. Наша проблема в общем и целом состоит не в том, действуют ли определенные психические факторы в конкретном случае, а в том, как можно было бы сделать некоторые соображения, направляющие деятельность, максимально эффективными. Для этого нужно, чтобы индивид получал поощрение или порицание независимо от того, повлияет ли ожидание поощрения или порицания на само действие. Мы никогда не можем наверняка знать в каждом отдельном случае, каков будет эффект, но мы убеждены, что в общем случае знание о том, что за действия придется отвечать, влияет в желательном направлении на поведение личности. В этом смысле установление ответственности не подразумевает утверждения факта. Оно скорее является частью природы конвенции, цель которой в том, чтобы побуждать людей к соблюдению определенных правил. Вопрос о том, насколько действенна конкретная конвенция такого рода, всегда может оказаться спорным. Мы, как правило, лишь по опыту знаем, насколько в целом действенна та или иная конвенция.
Ответственность стала прежде всего правовым понятием, потому что закон нуждается в четких критериях, позволяющих определить, когда действия человека создают обязательство, а когда должны повлечь наказание. Но это, конечно же, не в меньшей мере и понятие морали, лежащее в основе нашего представления о моральных обязанностях человека. Фактически же его сфера выходит довольно далеко за пределы того, что мы обычно относим к морали. Наше отношение в целом к функционированию социального порядка, одобрение или неодобрение того, как в нем устанавливается относительное положение разных индивидов, тесно связано с нашими представлениями об ответственности. Таким образом, значение этого понятия выходит далеко за пределы сферы принуждения, и его наибольшая важность, возможно, состоит в той роли, которую оно играет, направляя свободные решения людей. Вероятно, свободное общество больше любого другого нуждается в том, чтобы в своих действиях люди руководствовались чувством ответственности, выходящим за пределы обязанностей, требуемых законом, и чтобы общее мнение санкционировало ответственность индивидов за успех или неудачу их начинаний. Когда людям позволено действовать по собственному выбору, они должны нести ответственность за результаты своих усилий.
4. Таким образом, возложение ответственности опирается на предполагаемое влияние этой практики на будущие действия; его цель – научить людей, что следует принимать во внимание в схожих ситуациях в будущем. Хотя мы предоставляем людям решать самим за себя, потому что они, как правило, лучше других знают обстоятельства, в которых действуют, нам также нужно, чтобы эти условия давали им возможность использовать свое знание наилучшим образом. Если мы допускаем свободу людей, потому что считаем их разумными существами, мы должны также сделать для них разумное поведение стоящим делом, предоставив им нести ответственность за последствия собственных решений. Это не означает, что всегда предполагается, что человек – лучший судья в том, что касается его интересов; это означает лишь то, что никогда не известно, кто именно знает его обстоятельства лучше, чем он сам, и что мы хотим полностью использовать потенциал всех, кто может внести вклад в общие попытки поставить окружающие нас обстоятельства на службу целям людей.
Следовательно, возлагая ответственность на людей, мы подразумеваем, что у них есть способность к рациональному действию, и стремимся побудить их действовать более рационально, чем они действовали бы в противном случае. Мы подразумеваем у них некоторую минимальную способность к обучению и дальновидности, способность руководствоваться в своих действиях знанием о последствиях. То, что разум лишь в незначительной мере определяет действия людей, не может служить возражением, поскольку цель в том и состоит, чтобы заставить эту «малость» проявиться максимально. Рациональность в этом отношении может означать не более чем некоторую степень согласованности и последовательности в действиях человека, некое устойчивое влияние знаний или понимания, которые, однажды обретенные, будут играть роль в его действиях позднее и в других обстоятельствах.
Неразрывность свободы и ответственности означает, что аргумент в пользу свободы применим лишь к тому, кто может быть ответственным. Он неприменим к детям, идиотам или душевнобольным. Он предполагает, что человек способен учиться на опыте и в своих действиях руководствоваться приобретенным таким образом знанием; он недействителен в отношении всех тех, кто еще мало чему обучился или неспособен учиться. Человек, действия которого полностью определяются одними и теми же неизменными импульсами, не учитывающий заранее известных последствий или страдающий настоящим раздвоением личности, то есть шизофреник, не может в этом смысле быть ответственным, потому что его знание о собственной будущей ответственности не в состоянии изменить его действий. То же применимо к людям, страдающим от по-настоящему неконтролируемых побуждений, клептоманам или алкоголикам, которые, как показывает опыт, невосприимчивы к тому, что влияет на мотивацию нормальных людей. Но если у нас есть основание полагать, что знание человека о своей ответственности может повлиять на его действия, с ним следует обходиться как с человеком ответственным независимо от того, даст ли это желаемый эффект в конкретном случае. Наделение ответственностью основано не на том, что мы считаем истинным в конкретном случае, а на том, что мы полагаем вероятным результатом стимулирования людей к рациональным и обдуманным действиям. Это инструмент, созданный обществом, чтобы преодолеть нашу неспособность читать в умах других людей и чтобы внести порядок в нашу жизнь, не прибегая к принуждению.
Здесь не место для обсуждения особой проблемы, возникающей в связи с теми, кого нельзя признать ответственным и к кому в силу этого аргумент в пользу свободы совсем или по большей части неприменим. Важно то, что состояние свободного и ответственного члена сообщества – это особый статус, подразумевающий как бремя, так и привилегии; и этот статус, при условии что свобода выполняет свои задачи, не должен дароваться по чьему-либо усмотрению, но должен автоматически принадлежать каждому, кто удовлетворяет определенным объективно определяемым критериям (таким, как возраст), если только не существует явного опровержения презумпции, согласно которой он обладает требуемым минимумом способностей. В личных отношениях переход от опеки к полной ответственности может быть медленным и нечетким, и слабые формы принуждения, которые существуют в отношениях между людьми и в которые государство не должно вмешиваться, могут быть приспособлены к разным степеням ответственности. Однако в политическом и правовом плане, если мы хотим, чтобы свобода была действенной, различие должно быть четким и определенным и опираться на общие и безличные правила. Принимая решение о том, должен ли человек быть хозяином самому себе или подчинен воле другого, мы должны рассматривать его как ответственного либо не ответственного, как имеющего или не имеющего право действовать непредсказуемо, непонятно или нежелательно для других. Тот факт, что не каждому человеку может быть предоставлена полная свобода, не должен означать, что свобода всех должна быть подвергнута ограничениям и регламентированию, связанным с индивидуальными обстоятельствами. Индивидуальный подход в судах по делам несовершеннолетних или в случае попечительства над умственно отсталыми – это знак несвободы, опеки. В близких отношениях в частной жизни мы можем приспосабливать свое поведение к особенностям партнеров, но в общественной жизни свобода требует, чтобы к нам относились как к представителям типов, а не как к неповторимым личностям, и обращались с нами исходя из предположения, что нормальные мотивы и меры сдерживания будут действенны, независимо от того, истинно это предположение в том или ином конкретном случае или нет.
5. Идеал, в соответствии с которым человеку следует предоставить право идти к собственным целям, путают с верой в то, что, будучи свободным, человек станет стремиться исключительно к своим эгоистическим целям или что ему следует так себя вести [152] . Однако и для самого альтруистичного человека, для которого нужды других значат очень много, свобода преследовать собственные цели важна не меньше, чем для любого эгоцентрика. В типичном случае частью природы человека (причем, возможно, женщин в большей мере, чем мужчин) и одним из главных условий его счастья является то, что он делает своей главной целью благополучие других людей. Это часть открытого перед нами выбора, а часто и ожидаемого от нас решения. По общему мнению, в этом отношении главной заботой каждого из нас должно быть, конечно, благополучие нашей семьи. Но кроме того, мы показываем другим, что мы их ценим и хорошо о них думаем, делая их своими друзьями, а их цели – своими целями. Выбор партнеров и вообще тех, чьи нужды мы включаем в круг своих забот, – это существенная часть свободы и представлений о морали в свободном обществе.
152
См.: Carver T.N. Essays in Social Justice. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1922; и первое эссе в моей книге: Науек F.A. Individualism and Economic Order. Chicago: University of Chicago Press, 1948. P. 1-32 [Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. M.: Изограф, 2000. С. 18-43].