Консул Содружества
Шрифт:
Вот она, баночка моя заветная. С фуззи-колой.
– Ребята, я эту штучку нашел в аварийном контуре на Копях Даунинга. Когда мы наверх лезли, поклялся: год спиртного в рот не возьму! А свое спасение отмечу с вами фуззи-колой.
– Мы еще не спасены. Просто приговор отсрочен, вот и все, – равнодушно сообщает Чен.
Заг пожимает плечами и принимает надпитую мной фуззи-колу. Пьет.
– Фффууу. – Шумно сплевывает. – Да она тухлятины набралась! Из атмосферы Глокка!
– Подумаешь, лишняя унция сероводорода.
Чен делает крохотный глоточек, словно я дал ему микстуру.
Я, не меняясь в лице, допиваю до дна. Слава богу, баночка крохотная. Но все равно меня вот-вот стошнит.
Заг идет в соседний отсек, своего рода офицерскую каюту, и копается в том самом холодильнике, который я уже осматривал.
– Серж, ты уверен, что год спиртного в рот не возьмешь? А то тут есть некоторое количество.
– Я поклялся.
Заг распрямляется и смотрит на меня с прищуром. По моему опыту, он изучает таким образом объекты, которые собирается звездануть своим кулачищем. Обычно изучению подвергаются сапиенсы.
– Но ты же клялся на случай спасения?
– Ну да.
– А Чен тебе, кстати, верно сказал, что это еще не спасение, а отсрочка приговора. Может, нас сейчас кроверны догонят и – в распыл.
Заг прав. Бортовой милитум так и сказал: «Вероятность уничтожения пятьдесят четыре процента». Для простоты скажем – пятьдесят на пятьдесят. Либо долетим до этой проклятой Фратрии и будем жрать дохлого лейтенанта, либо сразу в пекло.
Бросил монетку, выпала «решка» – и умер. «Орел» – поживи до четверга.
И хотя дела обстоят отвратительно, я вздыхаю с облегчением. По крайней мере я жив и от своей идиотской клятвы свободен.
Мы уселись за откидной столик и разлили водку с загадочным названием «Первак» в пластиковые стаканчики для колы. Когда Заг разливал, я приметил – у парня дрожат руки.
Чен – тот, напротив, был воплощением олимпийского спокойствия. На мой вкус, даже слишком буквальным воплощением. Он развернул свое кресло к стене и с интересом наблюдал за происходящим. На глухой серой стене.
– Чен, водку будешь? – спросил я.
Мне тогда казалось, что я – воплощение психической адекватности.
Я даже аргументы себе приводил, что типа я не ранен, как Гусак. Не целовался взасос со скатом, как Заг. И не потерял друга, как Чен (я помнил, что с Ларри из палубной команды нашей «Румбы» он был не разлей вода, а Ларри, ясно, накрылся вместе с «Румбой»).
Но Чен словно бы меня не расслышал.
– Что, глухих повезли? – ехидно переспросил я. – Чен, я к тебе, между прочим, обращаюсь. Водка стынет!
Чен молчал. Он даже не пошевелился.
Не знаю, чего меня тогда пробило поволноваться? Но мне вдруг вспомнилось, что бывают такие виды оружия, которые действуют уже потом, когда вроде никто не стреляет.
У таких штук и название
В три прыжка – и откуда только силы взялись – я подскочил к Чену и, схватив его кресло за спинку, что было дури крутанул его на себя.
Чен повернулся ко мне лицом, к стене – задом. Как ведьмин дом из сказки, что читала мне мама, когда моя голова была чуть больше кулака Зага. Я невольно вздрогнул.
Вишнево-черные, раскосые глаза Чена были открыты. И эти черные дыры в обрамлении кроваво-красных белков смотрели на меня с такой всепобеждающей ненавистью, что я невольно отпрянул.
«Потише, мудила!» – явственно читалось в этих глазах, но губы Чена не пошевелились.
Я покраснел, как мальчишка. Почему-то я ожидал увидеть на глазах Чена слезы. Короче говоря, в образчики психической адекватности надо было записывать кого-то другого. Но только не меня.
– Чен, слушай, ты извини, что я так… Но я подумал, что как-то это странно… ты уже десять минут сидишь не шевелясь. Ну и молчишь… Я подумал, может, ты ранен, мало ли…
Чен грыз меня своим взглядом еще с минуту.
И вдруг заговорил. Голос его прозвучал так резко, что я вздрогнул:
– Серж, я не хочу водки. Я думаю.
– И правда, Серж, отстань от него, – подал голос Заг из-за столика. – Поговори лучше со мной.
Мы выпили стоя и вдобавок молча.
Когда-то я слышал, что именно так пьют за погибших товарищей. Наверное, слышал такое и Заг, поскольку мы с ним приобщились к этому непомпезному ритуалу, не сговариваясь. А может, есть такой рефлекс у мужчин Т-расы, учеными еще не изученный.
– Ты сказал «поговори со мной», Заг? – переспросил я с некоторым, правда, запозданием. Водка ударила по мозгам с какой-то бронебойной мощью.
– Ну да. – Заг сощурился и замотал головой – тоже, видать, осмыслял выпитое. – Не то ведь и с ума сойти недолго…
Я бросил быстрый взгляд на стонущего на полу Гусака. Вот кто у нас был главным кандидатом на схождение с ума. После Чена.
– Тогда – представь, Заг. Вот завтра вернемся на Декстра Порту. Нам дадут увольнение, и мы с тобой дернем прямиком в сауну. Там возьмем по пузырю пива…
– Слушай, Серж, – довольно резко перебил меня Заг. – Давай не будем про «завтра». Сомневуха меня берет, что оно вообще наступит… Не разговор, а переводня хороших слов…
Я сразу заткнулся. Черт возьми, Заг был прав. При слове «завтра» у меня самого начинало тоскливо ныть сердце.
И сомневуха меня тоже брала. С первых же минут здесь меня сверлило предчувствие, что катер «Кленовый лист» – последнее место, где мы с Загом можем взять себе «по пузырю».
Наши с Загом глаза встретились. Одновременно с этим моя понятливая рука потянулась к бутыли «Первака». Мы выпили по второй. И тоже молча.