Континент Евразия

Савицкий Петр Николаевич

Хозяйское ценение может рассматриваться с двух точек зрения: с одной стороны, это описание наблюдающегося в действительной жизни, обращенного к экономическому миру "типа" ценения; с другой стороны, в раскрытии своем, это применительная к экономическому миру система должного…

В предыдущем мы последовательно становились на одну и другую точку зрения: сначала хозяйское ценение мы констатировали как явление сущего; собирая отдельные черты, разбросанные в действительности, мы построили "тип"; затем созданный "тип" мы возводили в "норму", из применения и осуществления которой может и должен родиться строй хозяйнодержавия. Хотя оба этапа тесно связаны друг с другом, теоретически их нужно различать и понимать в то же время, что хозяйское ценение, одинаково как тип и как норма, обращено не к каким-либо "избранным", но потенциально — ко всем…

Эта потенциальная обращенность не исключает, конечно, основоположного действительного различия между теми, кто может и годен быть хозяином во всей полноте его устрояющих функций, и теми, кто не может и не годен быть им…

Суждения наши заканчиваем двумя рядами мыслей, относящихся к методологическим вопросам. В первом ряду (А) постараемся установить место хозяйных категорий в учении о хозяйстве; во втором (Б) — раскрыть новые стороны в самой задаче построения таких категорий.

А. Хозяйные категории должны составить особый отдел учения о хозяйстве. Недопустимо вводить их в область собственно экономического учения. Хотя в хозяйском ценении и подразумевается соблюдение экономического принципа, все же, как было неоднократно подчеркнуто, в сущности своей хозяйское ценение представляет

расширение и преображение этого принципа. И нужно считать методологической аксиомой, что собственно экономическому учению как одному (хотя не единственному) элементу учения о хозяйстве до такого расширения и преображения вовсе нет дела, как нет ему дела и до хозяина, поскольку мы мыслим себе последнего носителем хозяйского ценения во всей его полноте. Экономическое учение последовательно, самостоятельно, велико и совершенно — именно когда оно говорит о явлениях исключительно в повороте экономического принципа и только с точки зрения экономического человека; не что иное, как ограничение поля зрения экономическим человеком и экономическим принципом, дает экономическому учению его логическую силу; во имя чистоты и самобытности экономического учения все, что не возводимо к экономическому человеку и экономическому принципу, должно быть помещаемо вне экономического учения. И хозяйные категории остаются вне такого учения. Но могут ли они составить иной, особый отдел учения о хозяйстве? Не разложимы ли эти категории на отдельные положения из эстетики, этики, богословия?.. Такое предположение можно сделать, только игнорируя реальность хозяйского ценения хозяйства. В последнем отдельные части, которые можно было бы отнести к эстетике, этике, богословию, спаяны в некоторое единство. И все художественные, нравственные, религиозные элементы, в него входящие, специально обращены, отнесены, пригнаны к экономической сфере. Такая обращенность, отнесенность, пригнанность заставляют рассматривать эту область как сферу специфическую и отдельную — такую, которую нельзя смешивать ни с собственно экономической, ни с эстетической, этической или религиозной средой… Homini oeconomici, экономическому человеку экономической сферы как личному се средоточию и субъекту, соответствует в сфере хозяйной "добрый", настоящий, хороший хозяин. И как экономический человек, так и "добрый хозяин", согласно сказанному выше и как нетрудно понять, суть "идеальные" типы — в смысле некоторого последовательного подбора элементов, в такой последовательности и чистоте в действительной жизни не встречающегося или встречающегося редко… И как определяющим началом в психологии "экономического человека" является экономический принцип, таким же началом в сознании хозяина выступает хозяйское ценение.

"Экономический человек" и "хозяин" одинаково могут быть трактуемы и с точки зрения сущего, как "типы" действительно существующих явлений, и с точки зрения должного… При трактовке с этой второй точки зрения "идеальный" экономический человек, в его методах ценения и действия, составит предмет прикладного учения о хозяйстве как приобретательском единстве; "идеальный" же хозяин явится носителем той применительней к экономическому миру системы должного, о которой мы упоминали в предыдущем…

Иными словами, "экономический человек" и "хозяин" суть одновременно и "тип", и "норма". В области явлений, доступных человеческому воздействию, каждый "тип" поддается возведению в "норму"; и это также вне сферы собственно человечески-социальных отношений. Так, например, "тип" лесного сообщества в его естественном состоянии, установленный теоретическим "лесоведением", в прикладном "лесоводстве" возводим в "норму" лесовозобновления. (О "лесоведении" и "лесоводстве" подробней см. ниже.)

Конечно, обоснование "нормы" в каждом из рассматриваемых случаев будет свое особое: в одном — преимущественно техническое, в другом — этически-онтологическое. Независимо от этих обоснований, схема соотношения "типа" и "нормы" остается одной и той же.

Б. Система хозяйнодержавия в качестве основы своей, в том числе общественной (державной) "соборной" основы, полагает лично-творческое начало в хозяйстве (в указанном выше понимании). В этом отношении система хозяйнодержавия отвечает, между прочим, голосу мудрости народной. Слово "хозяин" выношено именно народным языком; именно народное сознание, обращаясь к хозяину-личности, на роли хозяина ставит главное ударение; не к кому иному, как к хозяину-личности, относит положительное содержание слова "хозяин". Не нужно преувеличивать жизненного значения этих содержаний. Как известно, в русской народной стихии они не вылились ни в твердые правовые формы, ни даже в устойчивое мировоззрение… Русская народная стихия, как мы знаем, не оказала достаточного сопротивления анархии и разрушению. Однако же сами по себе положительные содержания эти оказались имеющими значительный заряд и как бы силу сопротивления. Определенным социально-политическим направлениям удалось, например, слово "буржуй" сделать словом ругательным; с точки зрения этих направлений, казалось бы, представляет величайшую важность сделать таким же ругательством слово "хозяин". Прежде всего, по соображениям онтологическим — в силу отталкивания от теоретического утверждения, в какой бы то ни было области, лично-творческого начала; ведь в слове "хозяин", как в сжатой до крайних пределов, но тем более выразительной формуле, заключается в данном случае утверждение именно этого начала для области хозяйственно-экономической. И пока слово это сохраняет положительные свои содержания, понимание и ценение личного начала в хозяйстве, хотя бы инстинктивно-интуитивное, неискоренимо из народного сознания; а без такого искоренения представляется проблематичной устойчивость многих и многих из ныне проведенных в России социально-политических экспериментов. Может ли считаться обеспеченной проведенная деградация "сельского хозяина" в "землепользователя" и хозяина-промышленника в "хозяйственника", когда жива стихия, утверждающая, что без хозяина — бесхозяйствие, и пока не исключена возможность, что рано или поздно стихия эта возьмет свое?.. Также и собственно социально-политические соображения побуждают, казалось бы, к борствованию против этого слова. Ибо во многих случаях хозяин есть собственник и предприниматель, часто крестьянин — собственник и мелкий предприниматель, и даже именно собственник и предприниматель есть хозяин по преимуществу, ибо в случаях собственности и предпринимательства особенно широка сфера действия "хозяйской воли" и особенно много положительных побудительных импульсов для бдительности "хозяйского глаза". Как, представлялось бы, не ополчиться против подобного слова? И, конечно, против него ополчались. Но заряд положительных содержаний, вложенных в народном сознании в слово "хозяин", оказывался до сих пор сильнее направленных к опорочиванию усилий. И сами социальные экспериментаторы склоняются ныне к тому, чтобы делать ставку на "рачительного хозяина" — правда, на "хозяина", чья хозяйская воля подвергнута специфическим ограничениям и в ком "подморожены" импульсы к бдительности хозяйского глаза. Но слово живет, и в том слове — стихия. Совершенно независимо от только что указанных обстоятельств чисто отвлеченные (научно-философские) соображения заставляют искать понятие, которое в соразмерных формах выразило бы собой идею личного начала в хозяйстве, указало бы на осуществителя хозяйственного лада… И такое понятие обретается в идее "хозяина". В утверждении последней искания отвлеченной мысли встречаются с итогами векового народного наблюдения. Такая встреча — одна из тех, кои способны гарантировать жизненную влиятельность идеи… Таково значение слова "хозяин". И одна из необходимостей русского будущего в том, чтобы мысль интеллектуальных верхов народа, пользуясь приемами научно-философского строительства понятий, выковала из этого народного слова самостоятельную и центральную категорию для обозначения личного начала в хозяйстве и бросила ее в народ, и чтобы ответила стихия, и народ в категории этой осознал то, что инстинктивно вкладывал в свое исконное словоупотребление…

Если осуществится соразмерное заданию выявление личного начала в хозяйстве на основе примегения народного слова и раскрытия народных представлений, это будет не первый подобный пример в развитии русской науки. В существенно иной сфере две научные отрасли — создания русского гения — обязаны своей терминологией и отчасти возникновением народному языку и народным представлениям, на этот

раз — о природе; мы говорим об отраслях — гордости русской географии: во-первых, о науке почвоведения; во-вторых, о создавшейся в русской среде биосоциально-географической науке лесоведения (последняя рассматривает лес как социальное явление, как "сообщество", однако же сообщество географически обусловленное; самое имя отличает ее, как науку теоретическую, от прикладного "лесоводства"). Судьбы русской географической науки дали русским географам понимание того, какое значение имеют в их отрасли народные термины. "Будучи результатом многовековых наблюдений над природой постоянного местного населения и продуктом творчества такого гениального коллектива, каким является народ, — говорит В. В. Ламанский, — народные термины заслуживают самого внимательного отношения к себе как филологов, так, в особенности, географов. В общей совокупности народные термины могут быть названы народной кустарной наукой. Кустарные науки, — продолжает автор, — заключаются нередко в такие понятия, которыми наука овладевает лишь постепенно и с трудом, применяя сложные методы исследования. Примеры: помха, медвяная роса, донный лед, коново, название почв, название для различных видов фаутноети леса и т. д." Цитирующий эти слова известный, ныне покойный, русский ученый Г. Ф. Морозов от себя прибавляет: также "почвенные термины, как чернозем, солонец, злостный солонец, подзол, рудяк и глей, которые приобрели право гражданства в науке, заимствованы из народного языка". "Ценность народных терминов, — продолжает Ламанский, — для научного языка огромна. Постоянно нуждаясь в новых словах и выражениях для обозначения различных понятий, научный язык имеет в народных терминах готовый запас слов в духе языка, причем одни из этих слов вполне соответствуют искомым понятиям, другие же, хотя и не вполне соответствуют, однако, могут быть с успехом использованы в требуемом смысле; наконец, народные термины важны еще и как известный образец при неизбежном в научной литературе создании и составлении новых слов". (Все положения В. В. Ламанского взяты из напечатанных тезисов его доклада, сделанного в Географическом обществе в Петрограде в 1915 году.) Действительно, "природа накладывает свою печать на всякое проявление духа и деятельности человека, и на художественные формы народного творчества, и на научное творчество; накладывает помимо сознания творящих стихийно и тем сообщает продуктам творчества национальные черты". Г. Ф. Морозов продолжает: "И наше молодое учение о типах насаждений (иначе: типологическое учение о лесе — одна из основ творимой науки лесоведения. — П. С.), впервые зародившееся на севере, на первых же шагах прежде всего воспользовалось народными лесоводственными терминами". Г.Ф. Морозов раскрывает в научные категории такие народные понятия, как рамень ("ельники высокого бонитета с небольшой примесью сосны и лиственных пород… на суглинистых, хорошо дренированных, оподзоленных почвах…"), согра ("…ельники всегда низкорослые, по форме ствола сильно сбежистые, гораздо худшей сомкнутости, с большей примесью лиственных пород, с большой ветровальностыо ели… дренаж плохой… почвенные воды весной смыкаются с грунтовыми"), бор, суборь и пр. Морозов заканчивает: "Я привел эти примеры для того, чтобы показать те удобства, какие проистекают от удачного термина, дающего возможность в одном слове, в одном понятии объединить целую сумму признаков, для перечисления которых необходима была бы целая страница. Такие же географические индивиды скрываются… также в таких терминах более широкого порядка, как пустыня, степь, тайга и тундра".

Удобства, на которые указывает Морозов, относятся не к одной только географической науке. Всем изложением нашим мы старались показать, что также для учения о хозяйстве может иметь значение применение и раскрытие народного термина "хозяин" и других, связанных с ним. Только на этот раз в народные термины приходится вкладывать "сумму признаков", для перечисления которых необходима не одна, но многие страницы.

Наука почвоведения, как мы видели, выросла в русской среде, между прочим, на основе научного раскрытия и переработки народных понятий. Впоследствии же науку эту как науку самостоятельную стали, по русскому примеру, культивировать и в других национально-научных средах мира. Развитие русского почвоведения привело к признанию почв особым (четвертым) "царством природы", т. е. к предельному — в своем роде, по значению, "революционному" для естествоведения и географии — "деянию" русской школы. Ныне и русское лесоведение стоит, по-видимому, у черты определяющего влияния на лесоведные изучения также внерусского мира. Почвоведение и лесоведение — две новые науки, плоды цветения русского гения, вырастающие на исконном народно-историческом древе. Их пример — ободряющий и для иных отраслей знания, в частности для учения о хозяйстве… Следует заметить: сколь выдающихся почвоведов и лесоводов ни имела Россия, создание наук почвоведения и лесоведения не было чьим-либо единоличным делом; даже влияние Докучаева не было едино-определяющим; почвоведение и лесоведение есть, каждое, результат работы целой школы ученых, нескольких поколений их. Не иначе будет и в деле установления хозяйных категорий хозяйства. Также и в отрасли учения о хозяйстве цветение-плодоношение русского духа может наступить — и наступить в итоге соборного дела.

В ПОРЯДКЕ ОБСУЖДЕНИЯ

К вопросу об экономической доктрине евразийства

Мне, как автору статьи "Хозяин и хозяйство" ("Евразийский временник", кн. 4), видный практический деятель в области хозяйства и в то же время исследователь экономических вопросов А. М. Мелких прислал нижеследующую статью. Статья эта заключает критику концепции "Хозяина и хозяйства". Как ни далек, в некоторых пунктах, А. М. Мелких от евразийских взглядов, нельзя не признать, что статья А М. Мелких ряд вопросов ставит по существу и тем облегчает также и евразийцам формулировку их экономических взглядов. Этим определяется помещение статьи А. М. Мелких в "Евразийской хронике". Вслед за статьей идут ответные мои замечания.

П. Савицкий.

Всякий, кто следил за развитием евразийской мысли, не мог не заметить, что, ставя своей основной задачей работу "над радикальным преобразованием господствовавших доселе мировоззрения и жизненного строя…" "на основе нового отношения к коренным, определяющим жизнь вопросам", евразийцы до сих пор уделяли мало внимания вопросам материального порядка, в частности вопросам экономическим. Тем больший интерес представляет попытка П. Н. Савицкого обосновать экономическую доктрину евразийства, которой он дает красивое и как-то особо значительно звучащее название "хозяйнодержавие".

Центральным пунктом учения о "хозяйнодержавии" является вскрытие самого содержания понятия "хозяин" и объяснение истинно "хозяйной" деятельности.

Хозяйствованием до сих пор было принято называть сферу человеческой деятельности, которая направлена на удовлетворение потребностей человека. Чтобы иметь право называться хозяйственной, эта деятельность, прежде всего, должна быть экономичной, т. е. достигать наиболее полного удовлетворения потребностей при наименьшей затрате сил и средств. В этом именно смысле хозяйствующий субъект как носитель хозяйственной

деятельности может быть назван "homo oeconomicus" (экономическим человеком). Нет никакого сомнения в том, что хозяйственные цели человека могут вступать и вступают в конфликт с другими целями, ибо человеческая жизнь протекает не только в сфере хозяйственных отношений и интересов, но и в сфере отношений и интересов семейных, общественных, народных, государственных и т. д. Но, исследуя хозяйственную деятельность человека, совершенно необходимо изолировать ее от всякого рода другой деятельности. Вот в силу чего создается понятие "homo oeconomicus", а вовсе не в силу того, что "homo oeconomicus" есть какая-то особь рода человеческого. Если вкладывать в русское слово "хозяин" понятие умелого, разумного субъекта хозяйствования, достигающего удовлетворения своих потребностей с наименьшей затратой сил и средств, то это слово "хозяин" будет в точности соответствовать тому, что называется "homo oeconomicus". К слову "хозяин" в русском языке (да только ли в русском?) нередко присоединяется "epiteton oroans" "добрый" для того, чтобы еще более подчеркнуть, что деятельность такого хозяина есть деятельность целесообразная и целесоответственная, есть "хозяйствование" в прямом смысле этого слова, а не "хозяйничанье". Таков, как мне кажется, вполне согласный с общим пониманием смысл слова "хозяин".