Континент. От Патагонии до Амазонии
Шрифт:
Ее характерными представителями являются гуанако – разновидность ламы, страус нанду, кондоры, пумы, броненосцы, карликовый олень пуду-пуду размером чуть больше зайца, к сожалению почти сожранный ненасытными аборигенами.
На зимний период прилетают фламинго, шикарные египетские ибисы, больше напоминающие своим видом и воплями в ночи доисторических птеродактилей 21 . С севера прибывают и стаи попугаев, орущие и ссорящиеся прямо на лету. И, конечно же, колибри, особенно с металлическим оттенком, больше напоминающие по полету насекомых.
21
Птеродактили – вымершие летающие ящеры, жившие в юрском и меловом периодах. (прим. авт.)
Однажды направляясь закрыть на ночь ворота усадьбы у шоссе, я обнаружил в лесу останки изуродованного трупа бродячей собаки, которые сбиваются здесь порой в стаи и могут представлять ночью опасность.
Но меня насторожило другое.
Труп был разодран вдоль хребта, так не бывает в собачьих баталиях.
Неожиданно сбоку от лесной дороги, на которой я находился, послышался приглушенный рык и в темноте между стволами деревьев я отчетливо увидел два светящихся глаза, как у кошки, только расстояние между ними было много больше.
«Пума!», – сразу пронеслось в голове.
Я почувствовал, как у меня прошел холодок по спине.
Стараясь не делать резких движений, я стал отходить назад, выставив перед собой увесистый фонарь.
Крался долго, а потом припустил галопом к усадьбе.
Хищник не напал, потому что был сыт собакой. Я не слышал, чтобы пумы нападали на людей первыми. Но после этого случая взял за привычку ходить с мачете.
Весной я таки переселился жить к дяде Пете.
Устал от хозяйских деток, чувствуя, что медленно схожу с ума от такого житья-бытия. Конечно, я в Германии несколько лет проучился и работал при элитарной дурке, но всему есть предел.
Корженевский определил меня на постой в сарайку, строение наподобие тех, что сдают летом отдыхающим-«дикарям» на Черноморском побережье России, с дверью и одним оконцем на фасаде.
На дворе была ранняя весна, и ночью подмораживало – как-никак горы. А в сарайке не было не обогревателя, ни кровати.
Устроился я с комфортом.
Постелил на пол несколько кусков поролона, а сверху разложил спальник, выданный мне напрокат Корженевским.
– Что-то он какой-то несерьезный, – я вертел его в руках, помещенный в оранжевый чехол, величиной с небольшую дыньку.
– Это полярный спальник, входящий в спасательный комплект летчиков аргентинской морской авиации. Подарили, – объяснил мне дядя Петя. – Можно спать при температуре до минус тридцати градусов по Цельсию. Наполнитель – гусиный пух и теплоизолирующие элементы. Могу дать и другой. Мне его альпинисты презентовали, которые на вершины Анд поднимались. Но в том сопреешь – слишком тепло.
Корженевский слыл большим почитателем альпинистов, в Больсоне был их старостой, а его дом – проходным двором и ночлегом для бесчисленных иностранных групп, иногда очень известных, фанатов горных восхождений.
– Этот пальцы на ногах в Непале отморозил. Отрезали. А тот сорвался, только спустя несколько лет останки нашли, – любовно показывал он мне свои бесчисленные фотоальбомы.
Конечно, я мог жить и в доме дяди Пети, но он больше походил на запущенный склад, покрытый солидным слоем пыли. Кроме того, в сарайке я чувствовал себя раскрепощенней, а местные девки были на редкость отзывчивые.
В моем новом жилье присутствовали стол, стулья, электрическое освещение и множество мешков с грецкими орехами, висящих по стенам, с которых я и начал по вселению.
Пробный ночлег прошел на ура.
Уже утром я обнаружил себя лежащим в луже на ледяной корке пола.
Зашедший Корженевский заметил мое смущение.
– Не бойся, ты не обоссался, – рассмеялся он. – Это тепло твоего тела разогрело лед и дало конденсат. Суши поролон и мешок. Я дам тебе еще термопрокладку. Спальник шестьсот баксов стоит, не угробь.
Для большего комфорту в особенно морозные ночи я разбавлял питьевой спирт водой в стакашке и запивал его разведенной итальянской томатной пастой.
Настоящий коктейль «Кровавая Мэри».
На работу по-прежнему ходил к Комарову, но уже из Больсона. Проходя поутру по окраине меж домов, я поначалу вызывал невероятный шум, создаваемый тэро, птицами величиной с озерную чайку кремового цвета, которая с подрезанными крыльями использовались здесь креолами как сторожевая и жила во дворах.
Было тяжеловато топать в гору шесть километров, потом попривык, бегая как страус. Идти приходилось по затяжному подъему шоссе, дугой огибавшей возвышающийся слева горный хребет. На середине пути, около располагавшейся справа казармы эскадрона национальной жандармерии, выполнявшего здесь функции погранохраны и контроля грузоперевозок на дороге, открывался восхитительный вид на долину и лежащий внизу Больсон, зажатый между двумя горными хребтами. В холодное время года, когда в домах топили нагреватели и печи, над городом висел слой дыма и остро пахло керосиновым угаром, словно на аэродроме.
Я начал ремонтировать дома у людей в Больсоне, что было удобней и выгодней.
Тут как раз в Сан-Карлос-де-Барилоче, город в ста тридцати километров от моего места проживания, собирался посетить президент США Билл Клинтон, чтобы встретиться с латиноамериканскими политиками в шикарном отеле «Жао-Жао», расположенном за городом на озере Науэль-Уапи.
В связи с этим в высокогорном городе-курорте власти ввели повышенные меры безопасности. На его улицах появились группы североамериканских мускулистых «туристов», пышущих здоровьем и размерами, с одинаковыми алюминиевыми чемоданчиками в руках, разгуливавших по Барилоче в спортивных костюмах.