Контрольный выстрел
Шрифт:
Забрав с собой документы и пакет с фотороботами, Турецкий покинул кабинет Меркулова.
Может быть, где-то подспудно он хотел услышать успокаивающий, бархатный голос Веры Константиновны, но, увы, ответил грубый и мужской. Без всякой надежды Саша сообщил, что его конкретно интересовало, и услышал в ответ:
— Приезжайте, есть результаты.
Это хорошо. Но теперь оставался еще доктор Курзаев.
— Как наша с вами тяжкая жизнь, уважаемый Ким Шогенович? — начал Турецкий издалека.
— Ах, это вы! — услышал он насмешливый голос профессора. — А что у вас новенького? Кого зарезали, кого отравили? Чем помочь?
— Тьфу, тьфу, тьфу! Бог пока миловал. А помочь можете одним: как там мой самоубийца? Само или все-таки помогли?
— Помогли, Александр Борисович, еще как помогли! Чисто сделано, но мы с вами все равно успели, ухватили за самый хвостик. Почти на нуле сработали, ай, молодцы! Ну так что? Вам формула нужна? Название? Первое — еще кое-как, а вот по части второго, увольте, дорогой. Не я сочинял сие соединение, не мне и имя присваивать… Впрочем, что ж это я?.. Может, подъедете, побеседуем? Или вам надо срочно и прямо так, по телефону? Хорошо ли, а, Александр Борисович?
Саша понял предосторожность Кима.
— Подъеду к вам. Конечно, вы правы. Не будете возражать, если где-нибудь на протяжении часа?
— Буду ждать, — кратко завершил разговор Курзаев.
Однако начинается, как заметил бы чукча. Везде есть след.
Меркулов снял трубку.
— Костя, есть следы. И там, и там. Я поеду?
— Хорошо, но постарайся поскорей. У нас с тобой может сегодня встреча состояться. С одним моим старым другом.
Ким в белом халате встретил его на площадке своего этажа и проводил в лабораторию. Сотрудники, вероятно, были предупреждены и, когда они появились, оставили помещение.
Саша присел напротив профессора за столом. Ким достал из сейфа блокнот с записями и, не глядя в него, достаточно скупо рассказал, как ему удалось обнаружить четкий след очень сильного психотропного препарата.
— Еще в морге при осмотре трупа я обратил внимание на ряд признаков: необыкновенное мышечное напряжение, разбухший язык, кривошея и ряд других. Так называемый нейролептический синдром, Александр Борисович. Шизофреники его переносят спокойно, а вот здоровые люди — плохо. Я, как вам известно, взял для анализа кровь, мочу, слюну, сперму, фекалии. То, что может хранить следы психотропного препарата, введенного в организм. Обычно яд через почки и печень выходит. Ну, чтоб долго не объяснять, да вы все равно не поймете и вам не надо, стал я лазить по всем группам и нашел пипотиазин. Это — крайне сильный препарат, но он держится в организме не более восьми часов. В нашем же случае, как я понял вас, шли уже вторые сутки, а большинство ядов, вы знаете, имеют дурную привычку быстро испаряться. Одним словом, удалось зацепить этот более стойкий вид нейролептика, из чего можно сделать вывод, что мы имеем в данном случае дело с совершенно новым препаратом из группы пипотиазинов. Это, скорее всего, флюпипотиазин. Я об этом психотропном средстве необычайной силы, быстро и напрочь подавляющем волю, слышал, но… как говорится, в руках не держал.
Ким музыкальной своей пятерней несколько замысловато провел по своей стильной прическе — от высокого, «ученого», лба к макушке — и указательным пальцем поправил очки на переносице. Движения его были четкими, словно выверенными, а в присутствии студентов или симпатичных лаборанток рассчитанными на определенный успех и подражание. Мэтр, одним словом.
Но теперь Турецкому всего сказанного им было уже мало.
— Скажи, Ким, этот твой «пипа» — он в таблетках или ампулах?
— Без сомнения, ампулированный.
— Понятно. А где его могут производить?
— Ты имеешь в виду — у нас? Два года назад я мог бы, думаю, дать тебе совершенно точный адрес, — Ким наклонился к Саше: — Тринадцатая…
Турецкий кивнул. Он тоже так подумал. Спецлаборатория номер тринадцать принадлежала Госбезопасности. И там работали подлинные мастера своего дела. А проверка новых препаратов в действии, их использование — уже за этим-то дело не стояло.
— Она по-прежнему существует? — Вопрос, конечно, был не самым лучшим, поэтому Ким усмехнулся:
— Саша, ответь и ты мне на один вопрос: ты не знаешь, она еще существует?.. Полагаю, что существует, хотя номер, может, и другой.
— Да… А у тебя там… никого?
— А зачем они мне? Я ж тебе сказал: у меня у самого тоже есть нечто такое, что всем этим твоим пипотиазинам… Но я — совсем другое дело. А там, говоришь?.. Надо подумать, аккуратно так поспрашивать, может, кто-нибудь из наших и у них есть. Но — не могу обещать.
— Однако попробуешь все-таки?
— Постараюсь… — подчеркнул это слово Ким, — попробовать. А соответствующий актик я тебе приготовил.
Он достал из того же блокнота свернутый вчетверо лист бумаги и протянул его Турецкому. Все правильно: акт… проведены следующие анализы… показали… и вот наконец: наличие яда из группы пипотиазинов.
— Поможет? — скептически посмотрел на следователя профессор Курзаев.
— Непременно. Мой низкий поклон, дорогой доктор. Если чего — сам знаешь, для тебя разобьюсь в лепешку.
— Пока живи спокойно, — засмеялся Ким, пожимая Турецкому руку.
Он ехал в НТО и размышлял над вопросом: этот акт экспертизы для территориальных следователей, на которых висит дело о самоубийстве Кочерги, — помощь или новая головная боль? Скорее, второе. Самоубийцу можно предавать земле, надо сообщить об этом вдове покойного. Хотя, собственно, какая она вдова? Они же в разводе, кажется, уже год. Или просто разбежались? А стоит ли уточнять? Деньги на похороны у нее есть. Кочерга говорил, что привез ей. Впервые привез… Себе на похороны. Надо будет ей подсказать: она может рассчитывать на часть его капитала, вложенного в салон игровых автоматов в Германии. Но пусть лучше сама сходит к нотариусу или адвокату, посоветуется… Теперь с похоронами. Надо полагать, что сотрудники банка «Золотой век» не изъявят горячего желания хоронить убийцу своего горячо любимого шофера. Значит, кто же будет этим делом заниматься? А, Александр Борисович? Кому-то поручите? Ваша ведь ошибка-то! Что ж, будем надеяться, государство не обеднеет, похоронив за свой счет одного из не самых удачливых своих граждан…
С такими не лучшими мыслями прибыл он к криминалистам. И — первое разочарование: Вера Константиновна, владелица чарующего, бархатного, ласкающего и убаюкивающего голоса, оказалась сухой и длинной девицей, возможно, даже основательно перезревшей, остроносой и некрасивой. Непонятно, почему закатывал глаза Володька Яковлев. А может, все то же — голос! Ах, этот голос!.. Когда она заговорила, Турецкий сразу забыл о ее малосимпатичной внешности. Птица Сирин! Ну а если по правде? То кто за эти разнесчастные копейки, а хоть бы и рубли, пойдет пахать в НТО? Майя Плисецкая? Или, может, Ирина Хакамада? Как же, жди! А тут хоть голос… Глядишь, тот же Яковлев и клюнет.