Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
— У нас в Порт-Артуре делали мы вылазку. Видим — убитая коняка. Наш взвод за пять минут съел всю дочиста, вместе со шкурой. Голод не тетка…
— Обратно же под Мукденом, — не унимался хозяин. — У нашего ефрейтора от крепкой стрельбы вышел из строя отсечкоотражатель. Что делать? А япошки лезут и лезут. Банзай — и никаких! И что же ты думаешь? Накрутил ефрейтор на свой клык шворку, дернул и вставил собственный зуб в магазин. Вставил и тут же давай палить. Вот это был геройский ефрейтор… Сразу ему вторую лычку нашили. Стал унтером…
— Подумаешь! — повел плечом Березовский. — Для военного времени обыкновенное геройство. А вот послушай,
— Вот это да! — Одноглазый в искреннем изумлении раскрыл рот.
К вечеру горделивый и чрезвычайно яркий петух с фуксиновым гребнем и фуксиновой бородой, повторяясь на каждом полуаршине, радовал заказчика. Каждый «кадр» в отдельности, а их было до двух десятков, Березовский от руки разукрасил яркой каймой из золотистых подсолнечников, пестрых маков и пышной «мимозии».
— Уважил ты меня, солдат, уважил, — прослезился циклоп и протянул мастеру золотую десятку.
Березовский замахал руками.
— Дают — бери, бьют — беги! — напирал на живописца хозяин. — Пятерку жертвую за работу, пятерку — за то, что перебрехал даже меня. А я здесь, на все наши хутора, считаюсь первым брехуном. Потом вот что скажу тебе, Портартур! Бери эти гроши за мое предбудущее счастье. Видишь ли, солдат, я овдовел. Сватаю одну подходященькую, но бедную дивчину из Пеньков. Вот и припас для нее гостинца — холст с петушками…
— Это не дочку ли кирпатой Саливонихи? — спросил Березовский.
— Эге! — расплылся в счастливой улыбке «первый брехун».
После необычного вербального турнира и простодушной исповеди богатенького вдовца я вспомнил влюбленного пекаря, который задабривал Березовского рогаликами, как этот хуторянин собирается улестить бедную дивчину фуксиновыми петушками…
Золотая монета скрылась в красном узелке, где уже звенело несколько медяков. И случилось чудо! Десятка оказалась «волшебной». Где бы мы ни останавливались, Березовский за свой труд всюду получал больше обычного. Его узелок заметно разбух. К вечеру третьего дня мы разбили свой табор и походное ателье на берегу Ворсклы в Новых Манжарах. Как и везде, вокруг красильщика собралось немало любопытных. Среди них были и дачники. Особый интерес к работе живописца проявляли красивая, но уже немолодая женщина в строгом сером костюме и одетый в широкую блузу господин с длинными, до плеч, волосами.
Пораженные импровизациями живописца, они то и дело обменивались короткими репликами: «Недурно», «Есть вкус», «Самобытно». Березовский как раз выполнял заказ «по усмотрению».
Парочка еще пошепталась не по-русски, а затем патлатый господин позвал мастера к себе. Старый солдат в недоумении пожал плечами. Бросив на воз «помазки», велел мне присматривать за его добром. Потом зашагал… Вернулся он через час. Прежде всего поднес мне кусок румяного пирога. Затем с сияющим лицом спросил меня, таинственно понизив голос:
— Кавалер! Не знаешь,
— Почему вы спрашиваете? — ответил я вопросом на вопрос, а сам стал рыться в памяти. Не совсем уверенно сказал: — Кажется, это богатая дача у богатых людей.
— Вот именно, — подтвердил Березовский. — Понимаешь! Подхожу я к ихней хате, а там чугунные ворота, а на них выведено золотыми буквами: «Вилла Хрулева». Ну, Хрулева всякий здесь знает. Большой барин. Может, даже и граф! Но это не так важно. Важно, что там было. Завели, сразу посадили за стол — ешь, пей, что хотишь и сколько хотишь. Но мне же там, сам знаешь, не все можно кушать. У таких людей не грех и рюмку отведать. Патлатый — по всему видать, он там гость — все до меня: «Где учился рисовать? Сколько, давно ли этим занимаешься?» Отвечаю: «Я не рисую, а малюю». Они тут переглянулись с мадам, а она начала меня расспрашивать про семью, про детей. Как услышала за мою Розочку — в слезы. Чувствительная! Начала доставать из своего кошелечка носовичок. И тут вытянула целую четвертную. И что ты думаешь? Подарила ее мне. Говорит — для Розы. А патлатый тут сказал: «Это Розе на билет. Везите ее в Алулку, в Крым, значит, там меня все знают. Спросите художника Ивана Ивановича. И прямо до меня. Мы там вашу Розочку подлечим!»
Березовский от необычного волнения, от нахлынувших на него радостных чувств раскраснелся, вспотел. Рукавом пиджака начал стирать пот со лба, с лица.
— Будем собираться. Сейчас, понимаешь, не до ковриков. — Стекольщик спрятал в красный узелок скомканный в запотевшей ладони кредитный билет.
Всю дорогу от Новых Манжар до Кобзарей Березовский напевал:
Скатка давит, чебот трёть, Солдат песенки поеть…А после каждого куплета, поворачиваясь ко мне корпусом, бодрым, ликующим голосом спрашивал:
— Так что ты скажешь после этого, Никодимчик? Есть у нас бог или нет?
Полуслепая Мальва, весело помахивая хвостом, легко тащила нашу повозку, из-под скрипучих колес которой рвалось густое облако пыли. Вот и наше село. Вот и заметное крыльцо почты. На нем в своем неизменном белом кителе высокий, как телеграфный столб, маячил тощий почтмейстер Стокоз — старший брат пекаря. Заметив нашу колымагу, он высоко поднял руку.
— Господин Березовский, поторапливайся! — крикнул он.
Человека настолько поразило необычное обращение, что он, сравнявшись с почтой, весь съежился. Затаив дыхание, спросил:
— А что такое, господин почтмейстер?
— Езжай, езжай! — послышалось в ответ.
Но Березовский не стал подхлестывать Мальву. Хорошее или плохое, если оно уже там где-то ждет, никуда не денется. Зачем же спешить? Как поступают самые азартнейшие игроки? Они не торопясь, миллиметр за миллиметром вытягивают из туго зажатой в руке взятки последнюю, решающую карту… Точно так поступал и Березовский.
Вот уж показалась и вывеска с румяным кренделем. Но на крыльце не маячила красная феска влюбленного турка. Мы поравнялись с пекарней. В воротах нашего двора показалась голова процессии. На черных носилках, одетую в белоснежный саван, несли уже неживую «Джиоконду». Так, без гроба, ее понесут от Кобзарей до переезда железной дороги, а там дальше, от переезда до города, все двенадцать верст, где ее без гроба и похоронят. Таков закон!