Контрудар
Шрифт:
Возле каждого - маленький черный камешек с неприятным отблеском.
Спрятал украшение в вещмешок.
Девчонка ойкнула, но спорить не стала. В здешнем патриархальном мире будь ты какой угодно храброй да воинственной, мужчине особо возражать не принято.
Ладно, с добычей потом, пора отсюда выбираться.
И словно по волшебству отступили куда-то усталость, боль и страх - ведь они живы и неведомое зло не коснулось их.
Двинулись прочь от каменной пирамидки, которая, как могла бы рассказать Кири, называется тут - Молельней Первых. Но ей было не до того.
Ничего
Не побагровела, налившись кровью, Луна, не дрогнули корни гор, не повяло мертвецким ветром из-за края мира. Просто замкнулось еще одно звено в цепи давнего, почти забытого всеми, кроме горстки посвященных, пророчества, в котором были “Люди не Отсюда”, “Слуги Давнего, дети Старого”, “Летучий Огонь” и еще многое другое. В том числе и одна строфа, что наверняка заинтересовала бы одного амбициозного кочевого владыку, как раз готовившегося стронуть свои конные армии в поход против мира:
Он погребен в нефритовом гробу,
В степи пустой,
Где грезит падалью шакал,
И навсегда забудут путь к нему,
Чтоб скверны смрад людской
Сон Мертвеца не осквернял…
Аргуэрлайл. Княжество Тхан-Такх. Город Сулкан.
В этот поздний ночной час дозорный на главной надвратной башне Сулкана нервно ежился. В эти безумные и страшные времена даже погода рехнулась, и конец лета вместе с дикой жарой отзывался ночными заморозками. А такого не помнят даже старики!
– Чего дрожишь?
– справился у напарника пивовар Калин - второй из ополченцев, которым жребий определил сегодня самые темные часы караула.
Марбир, сын главы славного рода Авгис и внук старейшины, тридцать лет бессменно говорившего от имени шести родов племени кеев на курултаях Восточного предела, лишь промолчал, поудобнее пристроив самострел.
Не надо думать о Калине, а то поневоле додумаешься до того, что парапет низкий и задремавший горожанин запросто может упасть вниз с высоты в восемь раз выше человеческого роста. Да пустой башкой об камни…
Лучше покумекаем о самостреле. Хороший самострел, работы еще мастеров сгинувшего Сарнагарасахала. Ложе из прочного самшита, дуга из хорошо прокованного закаленного железа, хитрый механизм с воротком, натягивающим жильную тетиву в палец толщиной с силой почти в три тысячи фунтов. Само собой, ему привычнее лук, но его верный “джай”, купленный за двух жеребят у знаменитого мастера Гинта, сгорел вместе с кибиткой, когда шараканские псы налетели на родовое кочевье.
Так что приходится выходить в караул вот с этой штукой, которая сперва напоминала ему здоровенную мышеловку, какие горожане делают из палок и сухожилий для того, чтобы прожорливые грызуны не посягали на содержимое кладовок с купленным у тех же пастухов копченым и вяленым мясом. (Не приставишь же стеречь копчености кошек или хорьков?)
Ну да ничего, тяжелый и непривычный, арбалет, тем не менее, одним выстрелом выпускает шесть болтов, на двухстах шагах пробивающих при удаче степной панцирь.
Конечно не “летучий огонь” чужаков, и даже не эти новодельные дудуты, выплевывающие на триста шагов вихрь свинцовых шариков. Они, кстати, в городе есть, и даже раз в два-три дня воевода гонит их, городских ополченцев и стражей, называемых чужим словом “гар-низон”, обучаться пользованию этими чугунными трубами на колесах, окованными стальными полосами. Однако ж воевода Ронам больше полагается не на них, а на эти странные мешки с размолотым в пыль горючим камнем - их надо будет вытряхивать на головы штурмующих крепостные стены. Марбир однажды видел, как с грохотом и дымным пламенем взрывается эта черная пыль, если успеть кинуть в это облако факел. Правда, нужно еще умудриться остаться в живых…
– Ну-ну, холодно… Это степняку и холодно?
– усмехнулся Калин между тем, и в темноте на миг блеснули его белые крепкие зубы - зубы человека, не знавшего весенних голодовок и страшных годов джута.
Марбир подавил мгновенно вспыхнувшую неприязнь - старую неприязнь пастуха к земледельцу и горожанину.
– А я думал, лошадники трусами не бывают… Врут, выходит! Надо же, холодно ему… Не боись, шараканы далеко.
– Мы тоже так думали, - буркнул Марбир.
– А теперь…
– А теперь в штаны от каждого шороха готовы наделать… - с притворным сожалением покачал головой Калин.
Он шумно принюхался
– Вроде воняет чем-то?
– Той тухлятиной, которой ты ужинал, не иначе, - фыркнул Марбир.
– Да ладно, обделаться от страха не такой уж большой грех, - насмешливо покосился на него чужинец.
– Видать с тобой не раз такое было… - степняк чувствовал, что его несет, но остановиться было тяжело, и с каждым мигом все труднее.
– И кого я, по-твоему, испугался? Не тебя ли случайно? Или шараканов твоих?
– Они такие же мои как твои… Но ты даром языком мелешь. Шараканов может и надо бояться, но они и впрямь далеко. А вот кого другого… - Марбир многозначительно промолчал
– А кого же? Жуков с сусликами?
– Древних демонов… Сейчас Злые Ночи, слышал про такие?
Но горожанину, как и следовало ожидать, ничего не говорили степные поверья. И в самом деле - оседлые землерои разучились слушать мир и не знают ничего о своих соседях, с которыми живут бок о бок веками…
– У… Древних демонов, гришь?
– ухмыльнулся между тем Калин.
– А ты их видал?
– Кто их видал, тот ничего уже не скажет, - зло бросил Марбир
– А откуда ж известно, что они есть, ежели никто из живых их не видел?
– с противной усмешкой в голосе осведомился пивовар.
– Видели, что от них оставалось, - нехотя пояснил лучник.
– Иногда целые кочевья… Демоны раздирали их когтями, как степной леопард зайчонка!
– Я те так скажу, лошадник, - сплюнул в темноту землянин.
– Не знаю там про нечисть и духов у вас в степи - там какого только дерьма нет… А я демонов видел два раза в жизни, когда по молодости браги крепко перебрал…
– Заткнись!
– рявкнул, теряя терпение, Марбир.
– Что, это ты мне?!
– взвизгнул вскипевший от такой беспардонности Калин, после чего осекся и начал испуганно озираться по сторонам.