Контуженый
Шрифт:
Не рассказывать же ей про контузию и потерю памяти. Есть оправдание попроще:
— У меня телефон разбился. Только номер Златы был записан.
— Злата рассказала про тебя. Мы поплакали, нога все-таки. Но главное, что живой! Жив мой сынок, и скоро вернется.
— Мам, у меня не нога, а плечо сломано. И несколько ребер.
Показываю подвязанную левую руку. Про голову молчу. Надеюсь, что туман в мозгах когда-нибудь рассеется.
— И правда. — Мать охает, обходит меня, рассматривает
— Конечно, мама! Левую зацепило осколком. Зашили и все!
— А Злата сказала, что тебе нужен протез. — Мать напрягает память, вспоминая разговор: — Никита не звонит, чтобы вас не расстраивать. А на самом деле протез ему нужен срочно. Так она и сказала.
— Ерунда! Я такого не мог сказать. Видишь?
Мать растеряна. Признается:
— А я взяла кредит. Миллион рублей. Всё отдала Злате на протез. Она уехала к тебе. Ты вернулся один?
Я поражен:
— Мама, кто тебе дал миллион?
Она достает бумаги. Договор с конторой «Быстрокредит». Один миллион рублей на шесть месяцев под восемьдесят процентов годовых! И под залог нашей квартиры!
— Ты заложила квартиру?
— Иначе денег не давали. Думала, ты приедешь, мы что-нибудь придумаем. Главное, чтобы ходил.
— Я хожу! Смотри!
Встаю из-за стола и хожу по комнате, словно это что-то изменит.
Мама по-прежнему в недоумении:
— Злата взяла деньги для тебя. Что она сказала?
— Она ко мне не приезжала.
— Где же она? Пусть вернет деньги.
— Зачем она вообще их брала! У нас же есть общие с ребятами.
Я ничего не понимаю. Есть общие деньги от ЧВК, которые получала за нас троих Злата. Наши немалые зарплаты и премии за победы — этого на любой протез хватит. А за ранение я получу большую страховку.
— Я разберусь, — обещаю маме и выпиваю обезболивающее.
Нахожу в своей комнате ключ от паровозной будки и ухожу из дома.
— Ты куда? Ты скоро? — волнуется мама.
Я иду к паровозу-памятнику «Победа» с красной звездой и красными колесами. Открываю будку машиниста. Внутри все по-прежнему. Поднимаю сиденье, проверяю тайник. В ящике пусто! Я точно знаю, что Злата складывала сюда общие деньги. Шмель часто говорил об этом и даже подсчитывал сумму.
Я заглядываю под другое сиденье, просовываю руку в шуровочное отверстие паровозной топки, обшариваю все щели и ниши. Денег нет.
Что за чертовщина? Злата исчезла с общими деньгами? Это ее месть мне?
Но в тайнике были не только мои деньги. Антон, Денис и я — мы дружим с детства, а Злата всем, как родная. Мы доверяли друг другу. Деньги собирались ради общей мечты. Они оплачены потом и кровью, даже смертью. Злата прекрасно об этом знает. Она не могла украсть — внушаю я себе. Она не воровка.
Опускаюсь
После тяжелых боев и взятия Попасной всем «вагнеровцам» выписали премию. Досталось и нашему расчету. Мне вспоминается тот вечер.
…Мы в окопе, готовимся к ночевке. Шмель курит, скрывая огонек в кулаке. Он выработал такую привычку, чтобы враг не заметил. Как говорится, береженого бог бережет. «Птички» с оптикой и по ночам работают.
Командир батареи Тарантино сообщает мне по рации о премиальных. Я диктую суммы подразделению. Для меня это абстрактный цифры, а Шмель радуется:
— Классно! Так я служить согласен.
Он подсчитывает накопления на будущую автомойку, а Чех считает дни до окончания контракта. Один мечтает о максимуме, другой ждет минимума.
Через несколько дней Чех звонит сестре:
— Злата, нам премию отвалили. Ты деньги получила?
— Привезли. Я обалдела!
Шмель перехватывает трубку:
— Злата, действуешь, как договаривались? Все бабки в тайнике, никому ни гу-гу?
— Ну да. А что?
— Золотце ты наше.
— Как вы, мальчики?
— Всё норм! Нациков к Бандере отправляем. И мышцы накачали. Мина шестнадцать кило, я таких в день десятками кидаю.
Мне хочется оправдаться перед Златой, но как это сделать не представляю, и просто хвастаюсь. Говорю, как бы невзначай, в надежде, что девушка меня услышит:
— Мне, как командиру, премия на тридцать процентов больше.
Однако Шмель говорит громче:
— Злата, к тебе Лупик не пристает?
— Подкатывал. Сказала, что ты приедешь с автоматом.
— Я минометом его автомойку накрою! С конкурентами только так.
— Серьезно?
— Все будет Ок! До встречи!
Шмель заканчивает разговор и толкает меня в грудь.
— Кит, что за жлобство. — Он передразнивает: — «Я командир. Мне больше». Все бабки общие!
— Я просто хотел…
— Если жмотство душит, так и скажи. Мы с Чехом без тебя бизнес поднимем. Да, Чех?
— Кит, Шмель, — Чех напоминает о детском уговоре: — Один за всех, все за одного.
— А Кит так не думает.
— Проехали и забыли! — рявкаю я командирским голосом.
Тогда в окопах предмет для ссоры казался пустяковым. Есть где-то деньги — и ладно. Нет — и пусть. Главное выжить…
И вот я выжил, сижу в паровозе, который не ездит, на ящике-тайнике, в котором шаром покати, и чувствую себя ограбленным. Деньги вернули свою силу.
11