Контуженый
Шрифт:
Проводница приносит чай в подстаканнике, подвигает печенье. Я пью, она с опаской наблюдает за неуравновешенным пассажиром.
Вскоре женское любопытство берет вверх:
— Слушай, тебе зачем Злата? Бесишься из-за любви или отомстить хочешь?
Я смотрю, как подрагивает чай в стакане. Вопрос застает меня врасплох. Люблю или ненавижу — полярные варианты, а я не могу выбрать. Всему виной голова.
Глотаю чай и признаюсь:
— Не знаю. Я Контуженый.
Проводница разочарованно кивает
Остаток пути я мучаюсь ее вопросом, но не нахожу ответа. Прибытие в Ростов переключает уставший мозг на более простую задачу. Я покидаю поезд, держа в руке направление в военный госпиталь.
При выходе на привокзальную площадь ушлые таксисты зазывают клиентов. Я показываю мордатому таксисту адрес госпиталя.
Тот скептически оценивает мой внешний вид:
— А деньги у тебя есть?
Подходит другой, разглядывает подвязанную руку:
— В госпиталь? Ты с фронта, брат?
Я киваю. Таксит мне радуется, как родному:
— Садись, за так довезу. Ты только расскажи, как там в Донбассе?
Я осторожно опускаю больное тело в такси, откидываюсь в кресло.
— Арта бьет снарядами, мы накрываем минами, «музыканты» идут на штурм.
— Работают братья?
— Еще как работают.
— Что скажешь, победим бандеровцев?
— Россия всех победит, — заверяю я.
— Когда?
— Когда всех или только бандеровцев?
Таксист широко улыбается, одобрительно кивает и включает донбасские песни.
12
В Ростовском военном госпитале меня обследуют заново: рентген, анализы, МРТ. Здесь врачи разного профиля проводят осмотр по своему направлению.
Старый невролог с мохнатыми седыми бровями в очках на кончике носа разглядывает снимки моего мозга и бормочет невнятно:
— Ушиб головного мозга… Пластинчатая эпидуральная гематома в левой лобно-теменной… — Он чувствует, что я прислушиваюсь, поднимает взгляд поверх очков и успокаивает: — Угрозы для жизни больше нет.
Я сглатываю ком в горле.
— Какой жизни? На таблетках?
— На своих ногах и с двумя руками! — отвечает врач повышенным голосом, снимает очки и вновь проявляет снисхождение: — Ты молодой, мозг должен адаптироваться. А пока, будь добр, принимай лекарства.
Я получаю рецепты и список рекомендаций.
С ключицей проще. Хирург где-то у себя смотрит рентгеновские снимки и назначает операцию. Об этом мне сообщает медсестра. Она делает укол на ночь и инструктирует:
— Утром не есть, не пить. За тобой придут, когда надо, и отвезут в операционную.
Просыпаюсь, жду. Проходит час, другой, третий. К обеду в желудке просыпается наглый червячок аппетита, разрастается, шевелится, издает нудные трели.
Тащусь на пост медсестры:
— Про мою ключицу не забыли?
—
— Можно обедать?
— Не вздумай!
Покорный вздох, глаза в пол, возвращаюсь в палату. Куда я ходячий со своей ерундовой проблемой, в госпиталь вертолетами с поля боя эвакуируют.
Вечером, наконец, привозят каталку за мной. Я в операционной под яркими лампами. Анестезиолог налаживает катетер на запястье, заглядывает в глаза, и я проваливаюсь в долгожданную пустоту.
Прихожу в себя голый в постели, когда уже темно. Наркоз отходит. В левом плече жгучая боль, рукой не двинуть. Пытаюсь надеть трусы одной правой — то еще упражнение. Если бы не помощь соседа по палате с позывным Григ я бы грохнулся с кровати.
Сна нет, состояние дерьмовое, но терпимое. Григ приносит чай и хлеб, оставшийся после ужина, помогает отвлечься. У нас много общего, он тоже из «музыкантов Вагнера», и мы болтаем полночи.
Григу слегка за тридцать. Он попал в «Группу Вагнера» из колонии строго режима.
— Приехал мужик и доходчиво растолковал нам зекам, что в жизни каждый имеет право на второй шанс, но его надо заслужить. Заслужить с оружием в бою на Донбассе.
— Лысый и энергичный мужчина? — уточняю я. — Сам глава ЧВК к вам пожаловал.
— Сразу видно, серьезный начальник, — подтверждает Григ.
— Он попусту трепаться не будет.
— А то! Рубил правду-матку, что нас ждет на войне. Ему нужны только штурмовики, самые смелые и борзые, такие и выживают. Рассказал и про смерть. Но это не смерть в пьяной драке. Погибший в бою, станет героем.
— И как, ты медаль заслужил?
— То сейчас я с медалью, а тогда решать надо было здесь и сейчас. Согласен — с тобой беседуют. Подходишь — назад хода нет. Обратку не включишь, в колонию не вернешься, — рассказывает Григ.
Я знаю, как «вагнеровцы» поступают с дезертирами, и молчу. А Григ и сейчас сам себе удивляется:
— Я семь лет на зоне отсидел, до воли пять месяцев, а я подписался на шесть.
Тут уж и я удивляюсь:
— Почему?
Он сводит брови и гнет шею:
— Я такое накуролесил… Это мой шанс вернуться домой человеком.
Я понимаю его и киваю:
— Хочется жить по-людски.
— И мое погоняло оказалось в тему. Я Григорий, короче, Григ! Назвал себя на беседе, мне улыбаются — наш! Григ почти Вагнер, тоже композитор. Был ЗК, стал боец ЧВК!
Григ воевал в штурмовом отряде бывших заключенных. Из них получаются выносливые, крепкие, неприхотливые и дисциплинированные бойцы. Их посылают в самое пекло, где выживают самые дерзкие и отчаянные. Григ выжил. Через полгода получил тяжелое ранение и билет на свободу, но жаждет вернуться в боевой строй.