Конверт, кукуруза и заброшенная больница
Шрифт:
Деревья вырубать запретили. Вековые дубы и клены вальяжно раскинули свои кроны в старинном парке. Больничный городок был обнесен железным кованым забором, время от времени частично реставрируемым местным Музейным комплексом. Забор тот был хорош! Толстенные черные прутья были увенчаны блестящими шишками, на кирпичных высоких тумбах, вросших в землю через каждые пятьдесят метров, по сей день сидели плоские, симметрично раскинувшие крылья, каменные орлы.
Здесь, у дороги к Университету, забор упирался в пустую автобусную остановку, поворачивал под прямым углом налево и уходил в далекую черноту, параллельно университетской ограде. Инспектор сделал несколько шагов вдоль ряда железных прутьев, увидел калитку. Днем она всегда была открыта, но сейчас на ней висел небольшой, но крепкий замочек.
Спрыгнув на землю по другую сторону забора, полицейский оказался будто бы в другом измерении. Буквально через несколько шагов он очутился в плотной темноте. Туман сгустился между стволами старых деревьев, многослойный ковер из осенних листьев приглушал звук шагов, в ветвях полуголых кустарников противно покрикивала невидимая ночная птица.
Где-то далеко, едва видимые сквозь тяжелый ночной туман, посверкивали оранжевыми светлячками освещенные окна больничного корпуса. На них-то и взял курс инспектор. Продвигаться по ночному парку было нелегко. Время от времени на мягких кочках ноги вдруг проваливались в пустоту, сердце ухало в груди, как в скоростном лифте, недобрые по осени кустарники холодно проводили по щекам и лбу тонкими ветками, норовя щелкнуть или царапнуть посильнее. Даниил сконцентрировался, шел осторожно, в душе отчаянно завидуя Глафире, видевшей в темноте, как кошка. Понемногу ноги приноровились к пружинящему ковру из травы и листьев, глаза привыкли к клубящейся мгле. И тут, совершенно неожиданно, туман расступился, кусты, и деревья будто бы разъехались в разные стороны, под ногами откуда-то материализовался асфальт. Гирс даже чуть покачнулся, внезапно ступив на твердую дорогу, будто бы после долгих прыжков на высоком батуте ноги подвернулись на жесткой поверхности.
Полицейский оказался на прогулочной аллее, ведущей к главному корпусу больницы. Вдоль старого, искрошившегося бордюра на большом расстоянии друг от друга стояли невысокие, метровые осветительные столбы. Толстое матовое белое стекло, из которого были выдуты полые шары, закрывающие лампы, света пропускали мало. Но все равно, после ночного парка старая дорожка аллеи казалась верхом совершенства. Даниил ускорил шаг.
Скоро деревья справа и слева от него начали редеть. Света стало больше. Чуткий слух полицейского уловил шум моторов тяжелых карет Скорой Помощи, проезжающих по территории больничного городка. Изрытый трещинами асфальт старой аллеи оборвался, дорожка резко повернула в сторону, новое серое покрытие, заплаткой продолжившее путь, было идеально ровным, упругим. Этот аппендикс дороги совсем скоро уперся в небольшую ровную площадку перед белым семиэтажным больничным корпусом. Тут кипела жизнь. От высоких мостков крыльца приемного отделения отправлялась машина с красным крестом. На ее место тут же пришвартовывалась следующая. Лестницы, ведущей к двери в корпус, не было. Недалеко от серого облупленного алебастрового вазона с чахлыми коричневыми стеблями внутри, курил седой как лунь охранник. Он задумчиво сплевывал прямо в центр вазона, пепел же старался сбивать в небольшое отверстие на сколотой ручке. Даниил отвлек его от этого интеллектуального занятия вопросом:
– Не подскажете, как пройти к дежурному администратору?
– Не подскажу. – Охранник снова сплюнул в центр вазона. Хитро прищурился на подошедшего. – Могу к моргу дорожку показать. Она тут от скамейки последняя.
– Да я как бы еще не готов к последней дорожке. – В тон ему ответил Гирс. – На покойника совсем не тяну.
– Да это дело такое… – туманно молвил
– Где же вы таких чудес библейских нагляделись? – спросил Даниил, в глазах которого на миг блеснул смех.
– Да знамо где. – Отмахнулся охранник. – Я тут не первый год стою. Всякого уже перевидал. Кто на коляске сюда приезжает, да потом на своих двоих здоровый уходит. А кто, вот совсем как ты, посреди ночи чертом из кустов выскакивает с вопросами, а потом… одна фотокарточка остается в серванте.
– Суровый ты, дед. – Покачал головой Даниил, достал из кармана удостоверение, раскрыл перед глазами посерьезневшего вдруг старика. – Инспектор Гирс, полиция. Представьтесь, будьте добры.
– Секьюрити Лаптев! Алексей Матвеевич. – Охранник выпрямился, щелчком выкинул окурок далеко в кусты. – Извиняйте, что сразу не признал. Не положено тут посторонним ходить.
– Я понимаю. – Безо всякого выражения ответил полицейский. – Итак, вернемся к моему вопросу – как мне найти администраторов?
– Сегодня главная медсестра в ночь дежурит. – Задумчиво проговорил Лаптев. – Идемте, проведу вас к ресепшену, а там уж там грамотные люди разберутся.
– Отлично. – Согласился Даниил.
Они прошли к стене корпуса, в самую тень, куда не проникали ни блики от светящихся верхних окон, ни фары проезжающих машин. Лаптев открыл железную дверь, крашеную в серый неприметный цвет, первым прошел в белый кафельный коридор. В воздухе висел стойкий больничный запах, смешанный с амбре тушеной капусты и сладкого какао. Вдоль стен стояли медицинские каталки, накрытые непромокаемыми пеленками, белые двери безликих кабинетов без табличек были плотно закрыты. Шли недолго, в конце коридора обозначился поворот направо, затем еще один резкий поворот, закончившийся лестницей из трех ступеней. Лаптев и Гирс оказались в ярко освещенном холле, полным людей. За застекленной стойкой сидели три одинаково рыжеволосых женщины в белых шапочках. Работали лифты, входили и выходили доктора Скорой помощи в безликой шуршащей синей униформе, на низких креслах и кушетках томились испуганные пациенты. У всех присутствующих был одинаковый фиолетовый оттенок лица и резкие тени на скулах и под глазами, конечно, виной тому были сверх-яркие дребезжащие лампы под потолком, этот потусторонний цвет делал всех собравшихся похожими на участников какого-то беззвучного инфернального действа.
– Сюда, пожалуйста… – Лаптев открыл пластиковую калиточку и прошел внутрь застекленной стойки. – Вот, передаю вас в руки Натальи Гавриловны. Она здесь старшая.
– Что вам, мужчина? – хорошо поставленным голосом строгой воспитательницы спросила женщина в ярком макияже и белом халате, снизу отороченном белыми же рюшами. Не переставая что-то быстро печатать на компьютере, она бросила быстрый пронизывающий взгляд на Даниила, оценила строгий серый костюм, хорошую кожаную куртку, малиновый со звездой галстук. – Вы откуда?
– Полиция. Инспектор Гирс.
– В травматологию? – Не отрываясь от монитора, поинтересовалась Наталья Гавриловна. – Пациентов ночью беспокоить запрещено, а доктора нет, она на операции.
– Уверяю вас, – бесцветным голосом ответил на это Гирс, – если мне понадобится кого-то побеспокоить ночью, я найду способ это сделать. Сейчас меня интересует другой вопрос. Где у вас работает санитарка Зинаида Евсеевна Рыльцова?
– Баба Зина? – удивилась старшая медсестра, вытягивая из принтера три заполненных бланка. – В неврологическом отделении. Это в другом корпусе, за ЛОРом. А что случилось?
– Давно она работает в этом отделении?
– Лет десять. До этого, если не ошибаюсь, лет тридцать проработала в Кардиологии. А что случилось?
– Сегодня у нее был рабочий день?
– Понятия не имею. Но могу выяснить.
– Будьте так добры.
– Пройдите в двести двадцатый кабинет. Доктор сейчас спустится. – Наталья Гавриловна сквозь прорезь в стеклянной стойке передала два сплошь испечатанных листа фиолетоволицему мужчине, страдальчески прижимающему правую руку к плечу. – Сейчас вам сделают снимок и проводят в отделение.