Конвейер смерти
Шрифт:
– Я тоже приехал, чтоб никто не попрекал, будто я в тылу отсиживался. На войне служебного роста не будет, уйду на гражданку. Связей у меня нет, да и не службист я.
– Никифор, не переживай, все будет у нас хорошо. Вон, посмотри, Жонкин, как будто и не гнусный мужик, а стал заместителем начальника политотдела. Случаются еще исключения из правил.
Теперь, год спустя Жонкин нелепо погиб…
Вместо рейда в зеленку около Мирбачакота я оказался на совещании политработников в дивизии. Впервые батальон воюет, а я сижу в штабе и
Один из майоров в конце доклада на вопрос Севостьянова о перестройке сообщил: в дивизионе перестроилось десять офицеров, что составляет пятьдесят процентов.
– А у вас сколько перестроилось, товарищ майор? – ласково обратился Аркадий Михайлович к сидящему впереди крупному майору-танкисту.
– Из восемнадцати офицеров – двенадцать! – бодро доложил тот.
– Хорошо, хорошо… – нахмурился полковник и ткнул пальцем в меня: – Что скажете, товарищ старший лейтенант? Перестроились?
Я растерялся от неожиданности: глупость-то какая! ЦК КПСС объявил о перестройке, и за полгода мы должны проделать сами не знаем что. Даже высокое руководство не может объяснить, что конкретно мы должны сделать. Перестройка, и все.
– В первом батальоне работа по перестройке стиля руководства началась. Но перестроившихся нет, и я не готов пока что перестроиться. Мы из боевых на боевые. Нам не до этого. Как раньше пили, так, конечно, уже никто не пьет, но если кто-то из товарищей погиб или награду, звание обмыть надо – случается. Я сам орден и звание согласно воинской традиции обмывал. Неуставные взаимоотношения встречаются реже, но не искоренены. Есть проблемы в межнациональных вопросах. Проблемы с оформлением наградных, штабы пачками их обратно возвращают…
Я не успел закончить свой рассказ о том, что накипело, как полковник подскочил ко мне. Вместо ожидаемого с холодком в груди разноса «шеф» обнял меня и воскликнул:
– Люблю я этого парня! За искренность, смелость! Ну не в бровь, а в глаз сказал! Некогда перестраиваться! Я и сам, честно скажу, еще не до конца перестроил стиль работы, а вы уже трещите о процентах! Халтурщики! Стыдно, товарищи политработники! Берите пример с молодежи! Они – наше будущее, наша смена! – сказав это, полковник Севостьянов троекратно облобызал меня и, похлопав по спине, уселся, широко улыбаясь, в центре зала.
Сзади кто-то негромко произнес:
– Конечно, хорошо ему говорить об отсутствии перестройки! Только назначили на батальон, к Герою представили… Все как с гуся вода. А тут полгода до замены и пять лет в должности замполита батальона.
Я растерянно сидел и молчал. Не такой реакции ожидал я от руководства. Думал, что будет скандал. Я живо представлял себе, как разгневанный полковник возмущенно кричит, брызгает слюной, топает ногами в ответ на мое выступление. Но такого результата…
С хорошим настроением я ехал в полк после двухдневных сборов. Наш БТР, на котором политработники возвращались в Кабул, догнал на въезде
В полку меня ждало трагическое известие. Погиб Витька Свекольников.
– Вовка! О чем ты говоришь? Как так разбился и упал в кяриз? Ты что, с ума сошел? Как Витька оказался в колодце? – орал я на Сбитнева, схватив его за хэбэ и тряся из стороны в сторону.
– Никифор, отстань! Я виноват! Не уберегли! Глупо получилось, у самого в голове не укладывается, – растерянно оправдывался Сбитнев.
– Товарищ старший лейтенант! Докладывайте по порядку и внятно! – нахмурился комбат. Он еще вчера узнал о гибели солдата, но управление батальона находилось далеко от первой роты, и понять, что случилось на самом деле, ему было трудно.
– Товарищ подполковник! Солдаты увидели прячущегося духа, бросили гранату в кяриз. Смотрим: автомат валяется, и ноги из бокового хода торчат. Решили достать оружие. Кинули дымовуху на всякий случай, чтоб отогнать от тела, если появится рядом кто-то из бородатых. Свекольников – самый худенький – вызвался достать ствол. Стал спускаться по парашютным стропам, сорвался и упал. Разбился. Вытащили, а он уже мертв.
– Подробный рапорт мне на стол через час, товарищ старший лейтенант! – рявкнул Подорожник и выставил Сбитнева из кабинета. – Бестолочи!
Володя хмуро посмотрел на меня и вышел за дверь.
– Василий Иванович! Год! Нет! Пятнадцать месяцев в роте никто не погибал. Даже дико. Раненые были, но убитых в роте при мне ни одного. Такой замечательный парень был Витька Свекольников! Что теперь делать? С Витькиных рассказов я знаю все о его семье! Маму его жалко. Как ей объяснить, что он служил не под Улан-Батором (так Витька говорил своим), а в Афгане? Как написать, отчего он погиб возле Баграма и каким образом он тут оказался? Профессорская семья русских интеллигентов.
– А что, рабоче-крестьянской семье похоронку получить легче? – возмутился комбат. – Матери-одиночке получить извещение о смерти единственного сыночка проще? Тут мальчишки из простых семей, в основном деревенские парни. Один-единственный сын профессора попал в Афган, погиб, а ты создаешь вселенскую катастрофу. Конец света наступил! Гибель любого солдата – трагедия! Каждый день умирают хорошие парни: все они отличные ребята только оттого, что попали сюда. Подонки – это те, кто струсил, закосил и спрятался за их спины.
Комбат замолчал и задумался, глядя в окно. Дымящаяся, догорающая сигарета обожгла ему пальцы, он выругался, затушил ее в пепельнице и быстро выбежал из кабинета.
Глава 6. В зеленке танки грохотали, танкисты шли в последний бой…
Полковая колонна застряла в узких улочках маленького кишлака. Знакомый поворот налево. Испытание судьбы в третий раз. А еще говорят, нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Но я в третий раз стою возле порога в зеленый ад. Задницей чувствую: будет жарковато. Головной танк опустил трал и медленно пополз вперед. И сразу взрывы! Один, другой, третий… Танк, шедший вторым, повернул пушку чуть влево и выстрелил. От точного попадания завалилась стена дувала. В ответ прилетела граната из РПГ. Второй выстрел из пушки – и гранатометчик затих. Но, как говорится, еще не вечер, а лишь хмурое осеннее утро.