Копьё Маары
Шрифт:
– Не поправится. – Сухой, почти суровый голос Могини возник откуда-то справа.
Катя насторожилась. Не помнила она, чтобы бабушка так с Ярославой говорила, а то, что всхлипывала именно она, сомнений не было. А бабушка продолжала, еще суровее:
– Ей привыкать надобно. Теперь так всегда будет. Не огонь, так вода. Не вода, так пчела. Не пчела, так волки серые…
– Бабушка, хватит, – попросил Ярушкин голос. – Катя поправится, заговор растворится.
– Не растворится, Ярослава, не растворится.
Молчание и смятение, шорох листвы и неуверенные шаги.
– То есть как – не растворится? Как не растворится, ежели…
– Потому что на крови заговорила, огнем скрепила. Потому что кровь у вас одна… О том и говорю. Хоть бы совета спросила, дуреха.
– Да когда бы мы советовались, Катя бы и померла, – горестно поведала Ярушка, на этот раз тихо-тихо, будто не своим голосом.
У Кати внутри похолодело. Что-то такое Ярослава сделала, что спасло ее, Катю, а бабушка из-за этого очень сердилась. Что случилось-то? Она вся обратилась в слух.
– Да как ты смела кровью своей на огне клясться? – Бабушка говорила грустно и безнадежно. – Ты и себя погубила, и род свой. Ты об том подумала?!
Ярушка не отвечала.
Катя резко села. В одно мгновение все спохватились: Ярослава бросилась к костру, поднимая и заново укладывая какие-то ветки, Могиня низко наклонилась, перевязывая зачем-то охапку хвороста. Аякчаана виновато переводила взгляд с одной на другую.
– Привет, – проговорила она. – Как ты себя чувствуешь?
– О чем вы сейчас говорили? Что тут произошло? – Катя пристально смотрела то на Ярушку, то на Могиню. – Ярослава! Что здесь случилось?
Но ни Могиня, ни ее внучка, похоже, говорить не собирались – отвернулись в разные стороны и своими делами занялись. Одна травки раскладывала, другая суп в котелке помешивала бесконечно.
– Она отдала тебе всю свою удачу, – неожиданно отозвалась Аякчаана.
Ярослава на нее было шикнула. Бабушка сделала страшные глаза. Но было поздно: Катя услышала. Правда, все равно ничего не поняла.
– Разве такое возможно?
Бабушка Могиня распрямилась.
– Да, возможно, – отозвалась она. – Древний заговор, еще ассирийцами придуманный… На свече али на другом огне заговорить надобно каплю своей и твоей крови…
– Но зачем? – развела руками Катя.
– Ты помирала, вот зачем! – крикнула Ярослава. Катя только сейчас увидела, что у подруги на правом предплечье запеклась свежая рана, на руке алел ожог, а щеку пересекала широкая ссадина. – Тот нож, что в тебя попал, был заговоренный! Мы ничего не успевали сделать!
– Да не надо лезть, куда не просят, и все бы успели! – перебила ее раздосадованная Могиня, бросила в сердцах травы на землю, отвернулась сердито.
– Нож? – Кажется, только сейчас Катя начала вспоминать подробности прошедшей ночи: побег, освобождение Могини, старичок, которого они встретили, внезапная боль в предплечье, последовавший за ней холод, волнами разливавшийся по телу, и адская боль. Темно-синий мрак. Золотые жилки от костра, обвивавшие ее запястье. Значит, это была Ярушкина удача. Посмотрела на подругу, беспомощно развела руками: – Ярушка, как же это? Как же ты теперь без удачи, без надежды на лучшее?
Подруга перебросила косу через плечо, посмотрела с вызовом:
– Проживем и так, чай не хуже других!
– И что, сейчас уже ничего нельзя сделать? Как-то все поправить, чтобы у Ярушки все хорошо было? – Она с надеждой вглядывалась в морщинистое лицо Могини.
Та отвела расстроенный взгляд:
– Да что тут поделаешь. На крови клятва. Такая, видать, у нас теперь доля…
Яркой ослепляющей искрой пронеслось слово «доля» в мозгу. Как ее, Катю, бабушка Могиня назвала там, в подвале Александрии? «Долюшка наша»? Знать бы еще, что это значило… Был бы интернет, быстренько спросила бы. Может, это все как-то связано?
Катя прищурилась, еще внимательнее вглядываясь в лицо Могини. Но та упорно отводила глаза.
«Ну что ж… – подумала она. – Выясним и без этого!»
У самой кромки поляны, на которой они находились, звонко хрустнула ветка, от звука всполошились птицы, взлетели на ветки повыше, с любопытством уставились на кусты.
Могиня взяла палку покрепче, зашептала заговоры. От них, волна за волной, расходились тени, ложились на траву.
За деревьями мелькнула фигура, и тут же на поляну вышел парень – темные волосы взлохмачены, улыбка во весь рот.
– Недалече же вы ушли!
– Истр! – всплеснула руками Ярослава, зацепилась пальцами за нитку бус, и те с треском рассыпались ей под ноги. – Ты-то здесь как?
Могиня опустила посох, но свое заклятие от внезапного нашествия врагов снять не успела – стоило Истру шагнуть из-за кустов, как ноги его по колено увязли в траве, как в топком болоте, а к рукам откуда ни возьмись потянулись силки.
– Брысь! – повел плечом, стряхивая морок, парень, и засмеялся. – Эк вы ловко придумали, только то не от водяного защита.
– Да от водяного-то и не таились, – мрачно отозвалась Могиня и вернулась к своему занятию – зачистке веток. Ловко пользуясь камнем, она сбивала листья и сучки со стволов. Очищенные, гладкие ветки складывала к ногам. Действовала решительно, мрачно. – Что, Белоус посох-то свой нашел? – спросила.
Черноволосый парень внимательно смотрел на бледную Катю, на Могиню, растерянную и будто побитую Ярославу, задержался взглядом на Аякчаане – та, красная от жары, лохматая и вспотевшая, уже сняла с себя куртку, теплый свитер, оставшись в видавшей виды футболке, сбросила тяжелые ботинки, закатила зимние брюки почти до колен, поставила ноги в красных махровых носках на пенек.
Улыбка застыла у Истра на губах.
– Да нашел, конечно. На заставу отправился, за подмогой. А я к вам в помощь. Я только думал, что вы уж далече забрались, а вы вот они, как на ладони. Отчего на ночевку здесь стали?
– Катю Ирмина ранила, – объяснила Ярослава.
Слова разразились как гром.
– Как – Ирмина?! – отозвалась Катя, привстав.
Истр, однако, не повел и бровью. Наоборот, в глазах блеснула догадка. И чем больше Ярушка рассказывала, тем больше понимания было в глазах водяного.