Коплан попадает в пекло
Шрифт:
— Хорошо, — согласился румын.
— Как здесь обстановка? — спросил Франсис.
— Внешне нормальная. На самом деле — напряженная. Мы испытываем на себе контрудары той напряженности, которая царит в Чехословакии и Польше. Советские спецслужбы усердствуют. Они повсюду рыщут и суют свой нос.
— Ничего настораживающего в отношении вас?
— Нет, но я осторожен. Впрочем, уже несколько дней господин Паскаль не беспокоит меня. Неделю назад он требовал, чтобы я сообщил ему об этом немце, Людвиге Кельберге, который работал на нас в Бухаресте, но теперь, я полагаю,
— Да. Кельберг сидит в одиночке в военной тюрьме Лупеаска.
— Что? — испуганно обронил Савеску. — Его взяли?
— Увы, да.
— Я предупреждал, что контрразведка начеку... Мне жаль этого несчастного! В такие периоды, как этот, у людей ГПУ тяжелая рука, можете мне поверить.
— Я приехал освободить Кельберга, — сказал Коплан.
Румын смотрел на Франсиса голубыми глазами. Его взгляд красноречиво говорил о том, что он мало что понял. Он спросил:
— Дипломатический обмен?
— Нет, — ответил Франсис, — диверсионная акция.
Савеску был так ошеломлен, что у него отвисла нижняя челюсть.
— Это шутка?
— Нет, я говорю вполне серьезно.
— И вы собираетесь вовлечь меня в эту безумную аферу?
— Нет, не бойтесь, — быстро успокоил его Франсис. — Как только я получу свой материал, вы меня больше не увидите. Разве что в самом неблагоприятном исходе операции.
Немного успокоенный, ZB-11 оставался тем не менее озабоченным. Он спросил:
— Как вы собираетесь это сделать?
— Пока не имею понятия. Я должен связаться с местной организацией.
— Вы точно с ума сошли! — констатировал страховой агент. — На вашем месте я вернулся бы в Париж на первой «Каравелле»!
— Данная операция кажется вам нереальной?
— Она обречена.
— Почему?
— Около года назад вам еще могло повезти. Тогда русские ослабили бдительность. Но сейчас ваш проект обречен на провал. Недавно приехало около двадцати советских агентов контрразведки... Эти охотники на шпионов прибыли в Бухарест под прикрытием технической комиссии. Они расквартированы по двум частным виллам на окраине города, одна расположена на севере, другая — на юге. По-моему, это означает, что они что-то пронюхали.
— Не обязательно, — возразил Франсис. — Возможно, их прибытие связано с делом Кельберга.
— Однако важен результат. Вы столкнетесь с непреодолимыми препятствиями. Нельзя поручиться, что в организации, о которой вы упомянули, нет провокаторов.
— В любом случае я получил задание и должен попытаться его выполнить.
Немного помолчав, Савеску шепотом сказал:
— Я не понимаю позиции господина Паскаля в этой истории. Он знает, что обстановка здесь очень опасная; он только что потерял одного из своих осведомителей и, несмотря на это, поручает вам подобное задание. Откровенно говоря, мне это не понятно... Разве ваша жизнь менее ценна, чем жизнь Кельберга?
— Господин Паскаль никогда не отказывается от предприятия только потому, что оно опасно. Кроме того, когда необходимо спасти своего агента, он не колеблется. Помимо всего прочего, в этом деле есть более тонкие моменты, которые могут быть очень выгодными
ZB-11 пожал плечами. Как почти все румыны, он был фаталистом.
— Желаю вам удачи, — вздохнул он. — Если я вам понадоблюсь, вы меня, разумеется, найдете, но если вы сможете обойтись без меня, это будет лучше для СВДКР.
— Наши мнения совпадают, — отметил Коплан. Протягивая Савеску руку для прощания, он уточнил:
— Теоретически мой материал должен прибыть к вам завтра во второй половине дня. Я загляну послезавтра. Какое время было бы для вас удобным?
— Около полудня.
— Хорошо, — ответил Франсис.
В десять часов вечера того же дня Коплан пил пиво за стойкой бара своего отеля, держа в левой руке «Юманите». В десять часов пятнадцать минут он вышел из бара и направился в ночной клуб «Мелоди-бар», в котором сел за маленький столик, расположенный в глубине зала.
Подобные ночные кафе можно найти во всем мире: в полумраке оркестр играл модные мелодии для туристов и представителей золотой молодежи Бухареста.
Атмосфера была приятной. Девушки были элегантны и одеты по-парижски, молодые люди в основном длинноволосые. Туристы — французы, немцы, скандинавы и швейцарцы — чувствовали себя свободно. Танцовщицы были красивыми, изысканными и держались безупречно.
Шоу-программа начиналась только в полночь. Коплан вышел из клуба в двадцать три часа пятнадцать минут. Как было условлено, пешком он дошел до агентства Эр Франс, несколько минут побродил в окрестностях и уже готов был вернуться в отель, когда к нему подошла скромно одетая молодая женщина и негромко спросила по-французски:
— Простите, как пройти на улицу Алмаз?
— Сожалею, но не могу вам сказать, — ответил Коплан, улыбаясь. — Я француз и остановился в отеле «Лидо».
— Идите за мной на расстоянии двадцати метров, — прошептала она. — Я отведу вас к друзьям. Поскольку на нашем пути могут встретиться патрульные, в случае тревоги я обвяжу шею шарфом. Если увидите шарф, то возвращайтесь сразу в «Лидо» и приходите сюда завтра в это же время.
— Понятно, — сказал он.
Дорога была долгой. Сначала они спускались по маленьким пустым улицам и вышли к средневековому центру Бухареста, обогнув который, направились в восточную часть города, долго шли по длинной улице, окаймленной оголенными каштанами, затем стали подниматься к северу, пересекли проспект, вышли на маленькую улицу, которая, по ощущениям Франсиса, имевшего довольно смутное представление о плане города, находилась неподалеку от бульвара Республики.
Женщина остановилась перед четырехэтажным домом, украшенным двумя балконами. Когда Коплан поравнялся с ней, она вынула из кармана связку ключей и открыла дверь.
— Входите, — сказала она. — Это на первом этаже, в глубине коридора.
Она пропустила его вперед, закрыла дверь, включила свет и, проводив посетителя до комнаты с дубовой дверью, постучала три раза.
Дверь открыла другая женщина, более молодая и более хрупкая, чем проводница Коплана. Она держала на руках младенца со сморщенным и заплаканным личиком.