Копья летящего тень. Антология

Дурова Ольга

Ку была взбудоражена и растеряна. У нее не было никаких сомнений в том, что этот Петер Майер и пастух с Синевира — один и тот же человек. Взгляд этих диких синих глаз ни с чем невозможно было спутать! Что же касается Андраша, то… Наверняка здесь была какая–то ошибка. Но не это было для нее теперь главным. К своему ужасу и изумлению она обнаружила, что этот самый Петер Майер — или как там его звали — был ей вовсе не безразличен! Всматриваясь в свой внутренний, душевный пейзаж, Ку со страхом заметила, что не ощущает в себе абсолютно никаких препятствий для сближения с ним. Она не знала о нем абсолютно ничего и в то же время знала о нем нечто такое, чего было достаточно для полной

и окончательной гибели ее прежних моральных устоев. Все, чему ее учили столько лет, все те навыки воспитания, которые ей прививали, все это казалось ей теперь пустой детской забавой в сравнением с тем знанием (знанием чего?), которое, как она была уверена, нес в себе этот незнакомец. В его дьявольских взглядах, в чертах его тонкого, выразительного лица, в каждом его движении ощущалось присутствие более глубокой, более совершенной реальности, чем та, что была у всех на виду. В этом Петере Майере было столько жизни, что Ку просто не знала, как определить свое отношение к этому: восхищение, страх, любопытство… Самой себе она казалась в сравнении с ним полным ничтожеством. Ее честно заработанное, куцее звание магистра физики, ее добросовестное пятилетнее сиденье в университетских лабораториях, где ей на протяжении всех этих лет внушали убежденность в том, что природа должна подчиняться каким–то законам… И вот теперь она ощущала в себе нечто такое, что противоречило всей ее предыдущей жизни. В каких–то темных, безмолвных глубинах ее души приоткрылись неведомые клапаны, и под ними оказалась не пустота, а слабый, робкий, мерцающий свет. И этот свет требовал для своего существования свободы.

Прислонившись плечом к бревенчатой стене, Ку стояла у окна и смотрела на звездное небо. Никаких облаков, никаких следов недавнего ненастья. Она и раньше предполагала, что в мире есть красота. Теперь она это знала.

Открыв дверь, Ку высунулась наружу. Ночь в горах! Бездна звезд! Торжественная тишина… Ночь, предназначенная для таинств и исповедей. И Ку почувствовала, как в ней растет безмерная, безумная тоска. Тоска о дважды пережитых ею мгновеньях. Отчаянная, болезненная тоска. Ку поняла, что дважды пережила то, что можно было назвать мигом истины, и была уже не в силах нести в себе груз того особого знания, которое теперь стало для нее реальным фактом. И Ку знала, что все критерии здравого смысла просто унизительны для оценки этого открывшегося ей знания.

Неспеша, как это делает человек, абсолютно уверенный в своей правоте, она повернулась и направилась прямо к двери, ведущей в комнату инструктора. В столовой не было ни души, из обеих спален доносился храп и приглушенные шорохи. Замерев на миг у двери, Ку постучала.

— Да, — уверенно ответил за дверью хрипловатый голос.

Она вошла.

Петер Майер лежал в постели, накрывшись таким же, как и у всех, «тюремным» одеялом. Увидев Ку, он тут же вскочил и сел.

— Это… ты?.. — удивленно и, как ей показалось, радостно спросил он.

Не зная, что ответить, Ку смущенно смотрела на его покрытые веснушками плечи, совершенно не загорелые, стройные ноги, узкие бедра…

— Садись сюда, — хлопнув ладонью по постели, сказал он, произнося русские слова с акцентом, как и все местные жители.

Не ощущая в себе никакого внутреннего сопротивления, Ку подошла и села рядом с ним. Смущенно опустив глаза, она все же заметила, что он без малейшего стеснения разглядывает ее — и улыбается! И только когда он взял ее за руку, она осмелилась украдкой посмотреть на него. На близком расстоянии лицо его не казалось красивым. В его лице было что–то ассиметричное, резкое, злодейское. Рот был слишком большим, скулы — острыми, глаза — чуть раскосыми. Волосы у него были пепельного оттенка, так же и веснушки, сплошь покрывавшие лицо и плечи.

Рывком поднявшись с постели, Петер Майер шагнул к двери и запер ее на ключ.

Ку сидела молча, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. «Что же я хотела ему сказать?..» — растерянно думала она.

— Как тебя зовут? — дружелюбно спросил он, снова садясь рядом с ней.

— Оля… — еле слышно ответила она, понимая, что ее появление в этой комнате выглядит весьма двусмысленно.

— Оля, — задумчиво повторил он, беря ее за руку, — какое хорошее имя! Тебе уже исполнилось восемнадцать, Оля?

Ку удивленно взглянула на него, но тут же поняла, почему он спросил это — и густо покраснела. «Нет, — в отчаянии подумала она, — я пришла сюда не для этого!.. Или… не только для этого!»

— Мне уже двадцать один, — сказала она и впервые смело посмотрела ему в лицо. Он тоже смотрел на нее. И это был своего рода поединок! Акт познания… Дикая, потусторонняя синева его взгляда. Серьезность и полная раскрепощенность. Бесстыдство. Чуткая настороженность.

— Это опасный возраст, — сказал он. — Возраст запечатления. Знаешь, как бывает у собак? Тот, к кому щенок привязывается в четыре месяца, и будет его настоящим хозяином — и он узнает этого человека в любом возрасте, в любой обстановке, и пойдет за ним, куда тот его позовет. У людей, имей в виду, то же самое!

Сказав это, Петер Майер хрипло расхохотался.

И в его смехе Ку послышалось злорадство.

— Ты хочешь здесь спать? — с усмешкой спросил он.

Он не сказал «со мной», он сказал «здесь» — и это успокоило и одновременно… разочаровало Ку. Будь Ку немного поопытнее, она повела бы себя иначе, не допустив, во всяком случае, никаких банальных сцен. Но Ку, проучившись пять лет в группе, где на двадцать семь парней приходилось всего три девушки, перестала относить себя к «противоположному» полу.

На вопрос Петера Майера она так и не ответила, и он истолковал это по–своему.

— Конечно, я понимаю, там грязно и много насекомых… — сказал он, как ей показалось, с издевкой.

Ку невольно покосилась на его постель. Здесь было постельное белье! И оно было достаточно чистым, но на середине простыни, под откинутым в сторону одеялом, красноречиво алели несколько капель крови. Ку смущенно отвернулась. Она тоже была девственницей…

— Хочешь, я скажу, как ты сейчас выглядишь? — насмешливо спросил он.

— И как же я выгляжу?.. — все еще мысленно видя перед собой капли крови на простыне, спросила она.

— Ты выглядишь так, словно тебя сейчас изнасилуют! — И он снова хрипло расхохотался. — Но если ты не хочешь спать здесь, — все так же насмешливо продолжал он, — мы можем сходить с тобой в ресторан «Три дуба»!

««Три дуба»? — с удивлением подумала Ку. — Тот самый ресторан, который не смогли найти те венгерки?»

— Или ты пойдешь спать на нары? — не унимался Петер Майер.

Медленно покачав головой, Ку исподлобья посмотрела на него и сказала:

— В тебе сидит большой черт, Майер.

Он усмехнулся, хотя взгляд его был серьезным, оделся, подошел к окну, открыл его и выпрыгнул во двор — и тут же протянул руки Ку.

— Давай, — негромко сказал он, — вылезай!

Быстро вскочив на подоконник, Ку села на корточки, и Петер Майер ловко ссадил ее на землю, успев при этом коснуться щекой ее щеки. И в этом легком, случайном прикосновении было столько скрытой чувственности! Ку совершенно растерялась. Истина происходящего стала обретать для нее все более и более угрожающие тона. Она готова была отправиться с Петером Майером не только в «Три дуба», но и вообще куда угодно.