Корабль неспасенных
Шрифт:
Голоса, голоса в темноте, непонятные, разные, кто они, и кто она среди них? Шаг за шагом она собирала картинки жизни, меняла темную пустоту на истории. Пока все ни натянулось и ни лопнуло, опять погружая ее в темноту. Но память осталась. Женя знала, что мир должен быть рядом, до него она сможет дотянуться.
Голоса. Тревога. Вина. Она сделала нечто ужасное. Нет, не она, это Марк или Игорь. А если и она виновна? А темнота – это и есть расплата? Поэтому она будто прикована в одном месту. Путаница фрагментов в голове, вроде с ней и не с ней происходит.
Кто-то голый лежит на столе и хочет выжить. А рядом – рассерженный мужчина... Незнакомый и одетый. Понятно, чего он желает. Показать свою власть. Перед ним надо прогнуться, сдаться, и она заводит руки за голову. Но мужчина злится от этого еще больше и уходит. А она остается в темноте с пугающими голосами.
Остается только прятаться, копить слова и события. Собирать себя заново, чтобы вспомнить, кто она и зачем существует. Почему в памяти горят башни, а мостовые летят в объятия? Что такое Город будущего? Неужели она попала в него?
Прошло долгое время в тенях, прежде чем Женя собрала себя по кусочкам и решилась рассказать звездному капитану свою историю.
Глава 9. Сопереживание
Кар звонким щелчком встроился в парковку и, не заглушив двигатель, поднял дверь. Женя выпрыгнула и задрала голову, высматривая нужное название. «Центр профилактики социально-психологических нарушений». Хотя что высматривать, им всё здание принадлежит, а вот и вход дальше, правее от парковки.
В наушник жаловалась Вика. Для поддержания разговора можно не вдумываться ни в ее, ни в свои фразы:
– Я понимаю, что ты расстроилась, я бы тоже расстроилась. Но ты ждала от него чего-то другого? Все мужики такие.
На ответную длинную тираду Женя сопереживательно хмыкала и ускоряла шаг к витому козырьку над высоким крыльцом. Она немного опаздывала, что было неприятно.
– Конечно, любит, еще бы он не любил. Просто такой человек. А почему бы тебе не сказать напрямую, что от него хочешь?
На крыльце копошился робот-уборщик, и обойти его с первого раза не удалось. Шуршал цветными метелками в самозабвенном танце.
– Вик, подожди, – слушать стенания подруги не оставалось ни времени, ни терпения. – Давай вечером созвонимся. Уже вхожу в здание Центра, буду искать бигбосса собственной практики. Ага, ага. Счастливенько.
Рыдающие на груди и в трубке подруги – прямо карма какая-то. К Жене потоком шли желающие поделиться своими бедами. Скорее из-за того, что она умела молчать и слушать. Прямо печать на лбу: "пойму, утешу и вдохновлю на подвиги". Последний семестр каждый день хотелось забиться в норку, не видеть и не слышать никого. И чтобы еду подавал слепоглухонемой робот первого поколения. Просто несбыточная сказка.
– Здравствуйте, вам к кому?
Глаза дежурного анероида лучились доброжелательностью. Похоже, сапфировое напыление.
– Мне в отдел контроля нарушений к ээ…, – Женя провела по тонкой пленке на тыльной стороне ладони, ткнула в напоминалку, – к лейтенанту Климову.
– Поднимайтесь по правой лестнице, госпожа. Вам в башенку. Седьмой этаж, по коридору первый поворот, семьдесят третий кабинет.
Из-под стойки вынырнула стальная кисть с округлым, очень изящным запястьем и указующим пальцем. Женя подзабыла, почему закон запрещал делать андроидов точной человеческой копией, но приветливое женское лицо и стройное тело, слитое с металлом и керамикой выглядели классно. Одновременно хищно и грациозно.
Интерьеры Центра профилактики навевали мысли о беззаботной радости, счастье и строгих родительских наказаниях. Цветной и теплый холл, карамельные коридоры, умилительные картинки, живые цветы и движущиеся дорожки с ковровым ворсом. А в довесок плакаты о ценности жизни и социальной ответственности. И о страшных последствиях ее отсутствия.
Стены кричали скрытыми угрозами. Контраст между идиллией правильного и кошмаром преступного ощущался очень остро. Как привкус кислоты во рту. Забавно, что полицейская часть этого малоприятного заведения сидит в башенке. Хотя может не вся, только лейтенант Климов. Предотвращает преступления граждан против самих себя.
С первого года обучения им вдалбливали модельное цифровое право. На третьем прочли типологию гуманистических коммуникаций и социологию благоденствия. Затем был семестр с курсом по дисфункции высокоблагополучных сообществ и по девиантности гармонического развития личности. А ведь еще три сотни лет назад никому бы и в голову не пришло, что наука станет заниматься такими проблемами. Накормить бы и обеспечить работой. В двадцать четвертом веке генная инженерия решила эту проблему окончательно. Фермы по выращиванию мяса торчат теперь в каждом районе.
Оказывается, куда сложнее – остановить деградацию полностью удовлетворенного человека.
Как подумаешь, и в голове не укладывается. Каждый винтик в стране существует ради счастья и процветания личности. Эта проклятущая личность просто обязана быть счастливой. Но, вредина такая, не понимает этого. Ну ничего, психологи помогут посмотреть на жизнь под нужным углом. Помогут разобраться. Вот только некоторые не идут к психологам. А часть из этих некоторых стремится уничтожить самих себя.
В современном праве это квалифицируется как особая форма преступления. Без последствий в виде прямого уголовного наказания. Его осуждают, предотвращают, расследуют, профилактируют. Рецидивистам надевают браслеты, над ними устанавливают слежку, и наказанием это не считается. Правовой парадокс: человек не имеет право уничтожить свою жизнь, и человек имеет право на свободу выбора. Если, конечно, выбор не ущемляет права других.
Модельное право отчасти снимает это противоречие. Трактует самоубийство как отказ от свободы жизни и выбора и, одновременно, как ущемление прав оставшихся с горем родных. Вот только в формальную логику цифровых норм не встраивается насильственное предотвращение самоубийства. Попытаться спасти в процессе можно, а поставить блокирующий имплантат в неблагонадежного гражданина – уже нет. Прямое незаконное вмешательств в последний акт свободного выбора. Но если ты его отыграл и выжил, то попадаешь в категорию преступников. Дальше твоя свобода ограничена заботой общества о больном, оступившимся и заблудшим.