Корабль неспасенных
Шрифт:
От Марка волнами шла энергетика безумия. Пальцы плясали на диванной подушке. Ломаная мимика завораживала и напрягала одновременно.
– Ерунда какая-то, – Павел растер ладонью лоб. – Как радость может вызвать омерзение?
– О! Просто понимаешь, что стал не похож на себя прежнего. Готов кричалки орать от того, как жизнь хороша. Но это не ты, совсем не ты. Это с тобой сотворил заботливый доктор. Смотришь на себя со стороны и противно от того, что видишь не себя. А это жизнерадостно пыхтящее над чертежами создание убить не жалко.
Я так разозлился, что даже провел маленькое
Жаловаться им вроде и не на что, полный пакет благодати определен заранее: еда, развлечения, технологии и путешествия – всего с избытком хватит. Но все они – ничтожные рабы. Если, конечно, не занесет сквозняком в пятнадцать процентов везунчиков, которые сумели пробиться, куда хотели. Вообрази теперь, командир, как омерзителен сам себе, когда знаешь, что искренне радуешься рабству по полученному тобой жребию. Пускаешь слюни благодарности, когда делаешь работу, для которой генетически предназначен.
– Но это же достойная работа. Она тебе интересна.
Марк коротко хихикнул, откидывая голову назад. Неуютно сидеть рядом с ним, словно может взорваться в любой момент. Смять ударной волной.
– Достойная. Интересная. И ты рад. Как только начинаешь радоваться судьбе, становишься еще большим рабом. Отчаяние от предопределенности и омерзения к себе и себе подобным рождает новую жажду самоубийства. Нет, неправда, тогда мне захотелось убивать. Уничтожить машины и выпустить кишки «поколению вечных». Они украли у меня время, жизнь и эмоции. Но оружие не достать, да и каждый курок на электронном контроле.
Я не первый, кто пытался убить себя. И далеко не последний. Хотя все же забрался на крышу и сиганул вниз. И, не поверишь, капитан, – опять неудачно.
– Да, сложновато поверить. Зацепился карманом за карниз?
– Очень смешно. Нет, меня поймали. В сетку спасательного дрона. Она не слишком-то заметна сверху. Да и когда голова кружится от ужаса и восторга присматриваться не будешь. Оказывается, пока я метался в поисках истины, с меня не спускали глаз. Ценный специалист, технический гений, бла-бла-бла. Не визуальный контроль даже, а просто стандартный имплантат здоровья. Автоматически вызывает скорую помощь в случае сбоя жизненных показателей. После первой попытки его настроили на расширенный биомониторинг, но мне не сообщили. Стоило впасть в возбужденное состояние, как в Центр профилактики социально-психологических нарушений поступил сигнал и задействовались дроны наблюдения. В общем меня спасли. И повесили веселенькое клеймо самоубийцы-рецидивиста.
– Бред какой-то, – не выдержал Воронцов. – Будто это преступление, за которым следует наказание.
– Конечно! Напряги извилины, капитан. В мире, где каждый машинный винтик и программное приложение работают на осчастливливание маленького человечка, что может быть ужаснее преступления этого человечка против собственного счастья? Это разрушает саму основу идеального общества. Ферштейн?
– Ясно. А второй раз ты решил прыгать с крыши ради публичности? Громкий протест?
– О, да! Что-то в этом роде. Но я бы назвал это отчаянным хохотом ненависти к себе и ко всем остальным.
– И что же происходит с рецидивистами? Еще одна коррекция?
– Нет, рецидивисты требуют повышенной заботы общества. Наблюдательные браслеты, интенсивный биомониторинг, дроны скорой помощи поблизости. Частное пространство остается только между простыней и одеялом. И еще к тебе прикрепляют наблюдателя. Контролера. Им стал лейтенант из Центра профилактики социально-психологических нарушений при полицейском департаменте. Игорь Иванович Климов.
– А Женя? – не выдержал Воронцов.
– О! Женя. Смертельно опасная игрушка.
Рассказ Марка отдавал театральщиной. Хотя, подергивание века, движение плеч и нервное постукивание пальцев по невидимым клавишам выглядело даже слишком человеческим. Космический монстр не был монстром, а если и был, то совсем родной породы. Психосапиенс. Плюющийся гневом осколок ушедшей эпохи. Круче реконструкции и постановок. Воронцов слушал, верил и ничего не мог поделать со своей доверчивостью – уж очень живо рассказана история.
– Расскажи, что случилось между тобой и Женей.
– Ха! Скукота, дорогой Павел. Про то, как один изобретательный и лишенный эмпатфактора рецидивист втирался в доверие к своему наблюдателю. Хотел ослабить контроль и закончить то, что планировал – самоубийство…
– Поджечь себя и спрыгнуть с крыши?
Марк запнулся и глянул выжидательное, словно ждал деталей вопроса или раздумывал над правильным ответом. Потом продолжил нарочито спокойно:
– Игорь Климов делал свою работу. Обрабатывал данные моих перемещений с браслета. Приходил ко мне домой, не слишком часто, но регулярно. Задавал идиотские вопросы по протоколу. Иногда его несло, и приходилось выслушивать истории о таких же, как я, больных на всю голову самоубийцах. Или о попойках с дружками из отдела. Байки, в которых лейтенант звезда и герой. Я прогнулся пару раз, угостил винишком, почесал по шерстке его мужскую доблесть. Он поверил, что я вполне адекватный мужик. Даже в гости позвал. Потрындеть и выпить. В общении подопечного с наблюдателем видят что-то вроде социализации рецидивистов. Это приветствуется. Большого навара от дружбы я не видел. Пока не увидел Женю.
– И что это изменило?
Марк вытянул ноги и принял небрежно расслабленную позу.
– Знаешь, что такое Климов? Самец во всей красе. Сексуально-тестостероновая бомба. Так и хочется быть послушным, чтобы погладил по шерстке. Не мне, конечно. А у Женьки свой престранный мультик в голове. Ребенок кого-то из генетического истеблишмента местного разлива, но выпал из обоймы. Наверное, поэтому жизнь стала не мила. Главное, Женька – спец в программировании живого материала. И я раскрутил на помощь, пока Игорь, идиот, считал, что контролирует нас обоих.