Корабль-призрак
Шрифт:
— В лицензии ничего не сказано о том, что я не могу иметь на борту животное, — возразил он.
— По распоряжению Компании, — проговорил Ван Штруме, придавая лицу важное выражение, усаживаясь удобно и закидывая ногу на ногу, — вы обязаны брать на борт редких иностранных животных, которых посылают коронованному семейству губернаторы и владельцы факторий, таких, как львы, тигры, слоны и другие звери Востока. Но капитанам, нанятым по лицензиям, ни в коем случае не разрешается брать по собственному желанию на судно каких-либо зверей, и данный случай следует рассматривать как нарушение запрета
— Я не собираюсь продавать своего медведя, минхер Ван Штруме, — снова возразил моряк.
— Но все равно, он должен быть незамедлительно удален с корабля! — настаивал представитель. — Я приказываю убрать его, минхер Клоотс! Иначе ответственность за последствия ляжет на вас!
— Тогда придется отдать якоря, минхер Ван Штруме, и решать вопрос на берегу. Настоит могущественная Компания на том, что зверю не место на судне, то так и будет. Но подумайте, минхер, тогда мы лишимся конвоя и будем вынуждены идти одни.
От такого довода спесь представителя умерилась — он испугался остаться в море без конвоя, и этот страх пересилил у него страх перед медвежонком.
— Минхер Клоотс, — начал он, — у меня нет желания быть слишком строгим. Если зверя посадят на цепь и он не сможет приблизиться ко мне, тогда я соглашусь, чтобы он остался на борту.
— Я постараюсь, насколько смогу, чтобы он не попадался вам на пути, — заверил капитан. — Но если я посажу это создание на цепь, оно будет выть день и ночь, и вы не сможете уснуть, минхер!
Заметив, что капитан хитрит и не внемлет его наставлениям, суперкарго прибег к тому, чем обычно пользуются в таких случаях малодушные люди: он затаил на него в своем сердце злобу и снисходительным тоном произнес:
— Ладно, минхер Клоотс, ваш зверь может оставаться на борту.
Капитан и Филипп покинули каюту. Выходя, Клоотс, который был не в лучшем расположении духа, пробормотал:
— Если Компания посылает на корабль свою обезьяну, то я тоже могу иметь на борту своего медведя!
От этой остроты настроение у минхера Клоотса вскоре вновь поднялось.
Глава девятая
Флотилия, направлявшаяся в Ост-Индию, продолжала плавание к Мысу при меняющемся ветре и изменчивой погоде. Некоторые корабли отделились от конвоя, согласовав с ним место сбора, чтобы оттуда снова всем вместе отправиться дальше.
Вскоре Филипп начал выполнять на корабле кое-какую работу. Он с усердием стремился познать морскую науку и тем самым отвлекался от мыслей, которые привели его на корабль. Старательно выполняя работу, он тратил много физических сил и от усталости засыпал крепким спокойным сном.
За короткое время Филипп стал любимцем капитана и довольно близко сошелся со старшим рулевым минхером Хиллебрантом. Второй рулевой, которого звали Штруц, был сумасбродным молодым человеком, и Филипп с ним общался мало. Суперкарго, минхер Якоб Янс Ван Штруме, редко выглядывал из своей каюты и не показывался на палубе потому, что медведь Иоанес так и не был посажен на цепь. Не проходило дня, чтобы представитель не просматривал свой рапорт о происшествии с медведем. Рапорт он держал наготове, чтобы при первой же возможности переправить его в Компанию, но
В счастливом неведении о том, что затевается против него в тиши каюты представителя, капитан Клоотс продолжал пускать дым из трубки, пить вино и играть со своим медведем. Зверь очень привязался и к Филиппу и норовил быть около него, когда тот нес вахту.
Но на корабле находился еще кто-то, о ком мы не можем не упомянуть. Это одноглазый лоцман Шрифтен, которого, казалось, обуревала ненависть к нашему герою и его четвероногому другу. Однако Вандердекен занимал ранг палубного офицера, и Шрифтен не отваживался открыто задевать его, но постоянно пытался подстрекать против него матросов и досаждать ему при каждом удобном случае. К зверю он также питал безудержную ненависть и редко проходил мимо, сильно не пнув его и не исторгнув проклятия. Конечно, команда не любила Шрифтена. Более того, казалось, что все боятся его, поскольку он оказывал на матросов какое-то необъяснимое влияние.
Так обстояли дела на прекрасном корабле «Тер-Шиллинг» в то время, когда он с двумя другими судами лежал в дрейфе в безветренную погоду на расстоянии двух дней пути от Мыса. Было очень жарко, так как на этой широте стояла середина лета. Филипп, измученный жарой, заснул под навесом, растянутым на кормовой палубе. Однако скоро он проснулся от ощущения холода, сковавшего все его суставы и особенно грудь. Приоткрыв глаза, он увидел склонившегося над ним лоцмана Шрифтена, который зажал в кулаке цепочку с реликвией, видимо, выглядывавшей из-под рубашки. Чтобы распознать намерения Шрифтена, Филипп снова закрыл глаза и тут почувствовал, что лоцман потянул за цепочку, сначала слабо, а затем все сильнее, и тянул ее до тех пор, пока не показалась реликвия. После этого одноглазый попытался снять ее через голову юноши. В этот момент Филипп вскочил, схватил вора за руку и, несмотря на сопротивление, отобрал цепочку.
— Что все это значит? — спросил он.
И хотя лоцман был пойман с поличным на месте преступления, он не испытал замешательства. Как ни в чем не бывало он уставился одним глазом на Филиппа и насмешливо провизжал:
— Что это на цепочке? Ваш портрет? Хи-хи!
Вандердекен оттолкнул его от себя, скрестил на груди руки и сердито сказал:
— Мастер лоцман! Я советую вам быть менее любопытным, иначе вам придется раскаяться в своем любопытстве!
Не обращая ни малейшего внимания на возмущение Филиппа, Шрифтен продолжал:
— Может быть, это даже детский череп — верное средство от того, чтобы не утонуть?
— Потрудитесь отправиться на бак и заняться делом! — приказал Филипп.
— Или даже, поскольку вы католик, — ухмылялся лоцман, — это ноготь какого-нибудь святого, или… да, да! Теперь я знаю! Это осколок Святого Креста!
Пораженный Филипп отпрянул.
— Это так, это так! — провизжал Шрифтен, направляясь на бак, где стояла кучка матросов.
— Есть новости для вас, ребята! — обратился он к ним. — У нас на борту появился осколок Святого Креста, и мы теперь можем справиться даже с чертом!