Корабль-призрак
Шрифт:
Возможно, нет другой такой страшной болезни, которая так быстро разрушает человеческое тело, как цинга. Но она также быстро и излечивается. При хорошем питании и уходе для выздоровления достаточно нескольких дней.
Неделю спустя команда «Дорта» была уже почти здорова. Коммодор встретил губернатора со всеми полагающимися его положению почестями. Но как только губернатор оказался в его каюте, коммодор заявил, что тот со всеми сопровождающими офицерами будет находиться у него в плену до тех пор, пока на корабль не будут доставлены живой скот и продовольствие. Авенсхорн не стал скрывать, что его судно — это голландский военный корабль и что у него на борту нет никаких испанцев, а только лишь голландцы, уже оправившиеся от болезни. Губернатору он пообещал вежливое обращение и не нарушил своего слова. Сравнив число вооруженных матросов на «Дорте» с простотой предъявленных требований,
Как только шлюпка с губернатором отошла, коммодор, радуясь, что команда спасена от неминуемой гибели, отдал приказ поднять якорь и выйти в море.
Адмиральский приказ предусматривал, что пунктом сбора будут Фолклендские острова, если корабли потеряют друг друга. К ним и направил коммодор свой корабль. Через две недели они подошли к островам, но флотилии там не застали. Спустя несколько дней на горизонте был замечен корабль адмирала и три остальных.
Выяснилось, что, как только «Дорт» скрылся, адмирал сразу же последовал данному коммодором совету и направил корабли к берегу. Но ему не повезло. Он послал на берег вооруженных матросов, приказав силой захватить несколько голов скота. Эта операция стоила нескольких убитых и раненых. Но им удалось все же захватить и небольшое количество овощей, в которых больные так остро нуждались.
Едва адмиральское судно стало на якорь, адмирал тут же приказал поднять сигнал, чтобы коммодор прибыл к нему на борт. Когда коммодор явился, адмирал обвинил его в неповиновении приказу. Коммодор не отрицал своей вины, но доказывал насущную необходимость такого шага и просил адмирала по возвращении доложить об этом деле Дирекции Компании. Но адмирал был облечен неограниченной властью. Он мог вести не только допрос, но и вершить суд и применять наказание, если на флотилии возникало неповиновение или мятеж. Ничего не ответив коммодору, он приказал заковать его в цепи и содержать на нижней палубе. Затем он велел просигналить, чтобы на борт прибыли все капитаны. Прибыл и Вандердекен. Адмирал созвал военный суд. Приговор суда мог быть только один: коммодор виновен в нарушении приказа. Филипп тоже был вынужден подписать протокол. После заседания адмирал назначил коммодором Филиппа, проявив осмотрительность, поскольку никто лучше его не годился на эту должность. Затем капитанов отпустили. Филиппу хотелось переговорить с осужденным, но охрана не разрешила, и ему пришлось удовлетвориться лишь дружеским кивком коммодора.
Чтобы команды могли полностью поправиться, корабли еще три недели находились возле Фолклендских островов. Мясо уже кончалось, но на островах было много съедобных растений и большое количество пингвинов, которые тысячами собирались на одном из островов. Мяса и яиц пингвинов добывалось вполне достаточно. И хотя эта пища скоро надоела, она все же помогала выздоровлению людей. Вскоре на кораблях больных цингой не осталось. Все это время коммодор был закован в цепи. О его судьбе строились разные догадки. Все понимали, что его жизнь находится в руках адмирала, но никто не верил, что он применит власть к столь высокопоставленному офицеру. С другими капитанами Филипп не общался, и поэтому не знал, что происходит. Лишь иногда, появляясь на адмиральском корабле, он позволял себе задать вопросы о коммодоре, но ответом ему было молчание. Беспокоясь за его судьбу, он перестал их задавать. Флотилия приближалась уже к Магелланову проливу, но никому не были известны намерения адмирала в отношении коммодора.
Прошло четырнадцать дней, прежде чем, отойдя от Фолклендских островов, они подошли к Магелланову проливу. Вначале флотилия шла при попутном ветре, но затем он сменился, и теперь корабли боролись как с ветром, так и с течением, и больше отходили назад, чем продвигались вперед. От напряжения и холода люди начали заболевать. Было ли все продумано адмиралом заранее или это был выход затаенной злобы оттого, что плавание превратилось в пытку, остается загадкой. Но вот по его приказу флотилия легла в дрейф, и он призвал к себе на борт капитанов, объявив им, что осужденный должен понести наказание. Приговор гласил, что коммодор является дезертиром и должен быть высажен на берег, имея с собой провизии только на одни сутки, и, таким образом, обречен на страшную смерть
Филипп высказался против такого решения, его поддержал Крантц, хотя оба понимали, что этим вызывают к себе ненависть адмирала. Остальные капитаны, с завистью поглядывавшие на Вандердекена и Крантца, поддержали адмирала.
— Вы знаете, адмирал, — сказал Филипп, — я подписал документ о нарушении коммодором приказа. Но этот поступок достоин прощения, поскольку коммодор совершил его во имя спасения команды. Ведь и вы по той же причине повторили его. Не наказывайте его так строго. Пусть это дело уладит Компания, а коммодора отправьте под арестом в Голландию сразу же, как только мы придем в Индию. Достаточно уже того, что он отстранен от командования. Сделайте так, и вас никто не обвинит в мстительности. О какой доброте мы можем говорить, коль сами совершаем такую несправедливость? Можем ли мы надеяться на помощь провидения в борьбе с ветром и течением, если так жестоко обращаемся с ближним?
Заступничество Филиппа не помогло. Адмирал приказал ему возвратиться на свой корабль. Если бы нашелся хоть какой-нибудь повод, он и его бы отстранил от должности. Филипп понял, что отныне адмирал стал его злейшим врагом. Привели коммодора, и ему был зачитан приговор.
— Пусть будет так, адмирал, — отвечал Авенсхорн. — Мои попытки переубедить вас принять другое решение были напрасны. Вы наказываете меня не за то, что я нарушил приказ, а за то, что мое непослушание заставило вас выполнить свой долг, долг, выполнить который вы были обязаны раньше! Пусть будет так! Пусть я умру на тех черных скалах, и пусть мои кости белит пронизывающий ветер, который гуляет по этой пустыне! Но запомните, жестокий, мстительный человек, что не только меня одного ожидает такая страшная судьба. Я предрекаю, что и других постигнет такая же участь вместе с вами, адмирал. Если предчувствия не обманывают меня, вы будете гнить рядом со мной!
Адмирал промолчал. Махнув рукой, он приказал увести арестованного. Затем он провел совещание с капитанами малых судов. Поскольку из-за тяжелого хода «Льва» и «Дорта» они задержались уже на три недели, то все единодушно решили, что следует разделиться. Малые корабли, переправив на адмиральское судно излишки продовольствия, без которого они могли бы обойтись, должны были самостоятельно добираться до Индии.
Когда арестованного Авенсхорна увели, Филипп и Крантц покинули каюту адмирала. На листке бумаги Филипп написал: «Когда вас высадят на берег, не покидайте бухту, пока корабли не скроются из вида». Записку он попросил Крантца передать коммодору, а сам направился на «Дорт».
Команда «Дорта», узнав, какое наказание понес бедный Авенсхорн, приняла самое живое участие в обсуждений его судьбы. Люди понимали, что он пожертвовал собой ради них, и очень озлобились на адмирала.
Через час Авенсхорн был высажен на пустынный берег с запасом продовольствия на два дня. Ему не было разрешено взять с собой ничего, кроме скудной одежонки, и даже попрощаться с кем-либо. Шлюпка, которая переправляла коммодора на берег, вернулась.
Флотилия лежала в дрейфе. Начали перераспределять провизию. Наступил вечер, когда все было закончено. Филипп решил не упускать возможности спасти Авенсхорна. И хотя он сознавал, что его действия явятся нарушением приказа, это его не беспокоило. Кроме того, он надеялся, что адмирал ничего не узнает. Он послал одного из матросов, пользовавшегося его доверием, на берег, передав с ним несколько ружей, патронов к ним, шерстяные одеяла, а также провизии на два-три месяца. Все вещи благополучно попали к коммодору. Никаких известий об этой операции до адмирала не дошло.
Вскоре флотилия снялась с якорей. Три маленьких судна ушли вперед и скоро пропали из виду. Вандердекен получил от адмирала особо строгие указания. Поскольку осадка «Дорта» была меньшей, чем у «Льва», ему было предписано идти в ночное время впереди адмиральского корабля, чтобы тот не сел на мель. Поэтому Филипп, как только корабли вошли в пролив, каждую ночь проводил на палубе.
Это случилось ночью через два дня после того, как флотилия разделилась. Филипп был вызван на палубу, поскольку корабли приближались к мысу Терра дель Фуэго. Он наблюдал за матросом, проводившим замеры глубины лотом, когда вахтенный офицер доложил, что адмиральский корабль замечен по курсу, хотя, по приказу, он должен был находиться за кормой. Филипп попытался выяснить, когда, собственно, «Лев» оказался впереди, но толкового ответа не получил. Он прошел на бак и увидел впереди адмиральский корабль с горящим кормовым фонарем.