Корабли Мериора
Шрифт:
Небо пробивали неяркие вспышки молний, выхватывая из тьмы тускло-желтые и багровые облака. Элайра пробиралась по черным лужам и мокрой траве. Впереди чернел остов наполовину готовой бригантины, упрямо противостоящей напору стихии. Неподалеку светились окошки домика, который ремесленники окрестили кают-компанией, — единственного строения, имевшего четыре стены. Укрывшись от непогоды, там собрались все работники Аритона. Судя по громким голосам и взрывам хохота, шторм ничуть не мешал им ужинать и развлекаться.
Корабельщики, нанятые Аритоном, дело свое знали. Единственное, чего они не знали, — куда себя деть,
Когда у работников доходило до драки, пострадавшие потом отправлялись к Элайре — кто с подбитым глазом, кто с пораненной рукой — и просили какой-нибудь мази, «чтобы скорее зажило». Ее вечерние встречи с Аритоном на несколько дней обрывались: ему приходилось мирить враждующие стороны, рассматривать денежные претензии (потерпевшие обычно требовали оплатить им дни вынужденного простоя), а главное — взваливать на себя дополнительную работу.
Факел, которым Элайра освещала себе дорогу, шипел и разбрасывал блестки искр. Подойдя к дверям кают-компании, она громко постучала в дверь. Добираясь сюда, она успела наполовину промокнуть. Дверь не открывалась. Элайра постучала снова, теперь уже дольше и громче. Прошло еще не меньше минуты, потом наконец скрипнула скамья и кто-то соизволил подойти и поднять дверной засов. Дверь открылась. Изнутри пахнуло дешевыми сальными свечами, элем и немытыми телами. Разгоряченные выпивкой, ремесленники таращились на Элайру. Кто-то уже разинул рот, готовый отпустить скабрезную шутку.
Перекрывая лязг жестяных кружек и гул голосов, Элайра крикнула:
— Позовите хозяина!
Внутри возникло какое-то движение, и вскоре перед ней появился удивленный и взъерошенный Аритон. Лицо его было спокойным, но Элайра сразу ощутила настороженность.
— С одним из рыбаков стряслась беда! Нужна твоя помощь!
Налетевший ветер расплющил пламя ее факела, грозя затушить совсем. Аритон не пошевелился. Втянув в себя воздух, он сказал:
— Ты ошибаешься, если думаешь, что я смогу чем-нибудь помочь.
Двое рослых ремесленников, стоявших у него за спиной, пихали друг друга локтями, скалили зубы и понимающе перемигивались. Аритон шагнул в дождь и темноту. Порыв ветра тут же захлопнул дверь. Фаленит не произнес больше ни слова. Ветер завладел его волосами, помогая дождю промочить их насквозь. Мечущееся пламя факела освещало то одну, то другую сторону лица принца.
Воспользовавшись моментом, Элайра решила попытаться еще раз проникнуть в его сущность с помощью кориатанского искусства магического наблюдения. Словно подыгрывая ей, ветер приутих, и факел вспыхнул ярче. Аритон стоял неподвижно, даже не стараясь заслониться от ливня. Вместе с каплями блестели перламутровые кружочки на тесемках его рубашки. Дыхание Фаленита было частым и сбивчивым. Элайра не понимала, почему он мешкает. Неужели решил, что она соврала? Или существовали какие-то иные обстоятельства? Магическое наблюдение не помогло: она вновь натолкнулась на прочную стену.
Против его скрытности у Элайры было только одно оружие — предельная откровенность.
— Пострадал недавно женившийся парень. Он свертывал парус и серьезно повредил
Аритон вздрогнул от удивления.
— Но почему?
— Местный обычай, — поморщившись, ответила Элайра. Уловив его сочувствие, она все же не отважилась схватить Аритона за руку и повести в дом больного.
— Думаю, Халирон рассказывал тебе об обычаях разных мест, но что в какой деревне принято, он знать не мог. А с брачными обычаями вообще полно странностей. В пастушьих племенах Вастмарка разрешается бросить жену, если она окажется бесплодной. В прибрежных деревнях Лит-мера, прежде чем жениться, надо заплатить особую подать. А в Мериоре отец невесты сохраняет над ней власть вплоть до рождения первенца. Если он сочтет, что жизнь у молодых идет не так, то может настоять на расторжении брака. Поначалу в этом обычае был здравый смысл: отцы хотели уберечь своих дочерей от мужниных побоев. Но позже брак стали расторгать и по другим причинам, в том числе если муж немог заработать на пропитание семьи. Ты видел, как жена этого парня его любит. Но зачем ее отцу зять-калека? Представляешь, что с ней будет, если отец разрушит их семью?
Завеса дождя скрывала лицо Аритона. Раздумье Фаленита было недолгим.
— Подожди здесь. Я сейчас вернусь и пойду с тобой. Аритон вернулся в домик и вскоре вышел оттуда с тщательно укутанной лирантой.
— Эт милосердный! — воскликнула Элайра, пораженная его упрямством. — Парню сейчас нужна не твоя музыка, а твое магическое зрение!
— Увы, моя милая кориатанская колдунья. — С этими словами Аритон взял ее под руку и повел во тьму. — После битвы на берегах Талькворина я могу предложить больному лишь свой дар менестреля.
— Ты не можешь ему помочь или не хочешь?
Элайру захлестнула непонятная ярость. Ей вдруг показалось, что сейчас она наконец-то пробьется в глубины его сознания. Подняв факел, она осветила колеблющимся пламенем лицо Аритона.
Он сразу же отдернул свою руку. Гнев, увиденный Элайрой на его лице, был лишь маской, не способной до конца скрыть глубочайшее горе. Элайра перестала замечать и порывы ветра, и потоки воды, и черные лужи, готовые поглотить истерзанное стихией пламя факела. Соединив кориатанскую выучку со своей интуицией, она вытащила на поверхность несколько одиночных, не связанных между собой воспоминаний… Дакар, разглагольствующий перед каким-то человеком… Аритон, растерянно застывший перед кустиком белладонны. И вдруг Элайра поняла все. Открытие было ужасающим. Тогда, на берегах Талькворина, проклятие Деш-Тира не ограничилось кровавой жатвой. Аритон Фаленский потерял свое прирожденное магическое зрение. Элайра застыла, не осмеливаясь опуститься еще глубже.
Аритон тоже, казалось, позабыл о своей обычной защите.
— Эй киард'уинн, — произнес он на певучем паравианском языке, что означало «я уязвим». — Только бы Морриэль не пронюхала об этом.
Неужели она заставила его выдать свою мучительную тайну? От этой мысли Элайре стало не по себе. К горлу подступил комок, нужных слов не находилось. Извиняться было нелепо. Кориатанка стояла в оцепенении, даже не замечая того, что некоторые капли, попавшие на губы, были подозрительно горячими и солеными.