Корабли Мериора
Шрифт:
Где-то за шкафом с ее одеждой стрекотал одинокий сверчок. Работая за столом, Элайра любила слушать пение сверчков. Но сейчас оно показалось ей грубым и царапающим слух. Совсем недавно она внимала завораживающе совершенной музыке. И не только слушала мелодию, а с помощью ее сумела сделать то, что ей никогда бы не удалось, не окажись Аритон рядом.
Лучше не думать об этом. Элайра снова закрыла глаза и плотно сомкнула веки. Она даже не вспомнила о рыбаке. Аритон ушел, и одиночество больно обжигало ей душу.
Наверное, она опять
Он так и не успел сбросить мокрую рубаху. Одну руку он положил Элайре под щеку, а другой осторожно обнимал за талию. Руки, в которых она лежала, как в колыбели, были покрыты уродливыми шрамами (теперь понятно, почему он носил рубашки с плотно облегающими манжетами). Элайра увидела, что ноги ее покоятся на бедрах Аритона. Наверное, он переносил ее, чтобы уложить на койку, и незаметно заснул сам.
В мозгу Элайры мелькнула странная мысль — даже не мысль, а где-то услышанная фраза: «Искушения порой бывают необычайно сладостными».
Ее тело еще не оправилось после утомительной ночи, но разум был достаточно ясным. Элайра задумалась. Чужая беда заставила ее и Повелителя Теней объединить магические усилия. Заклинания, которые они творили и накладывали вместе, обладали громадной силой, а всякая сила имеет последствия своего применения. Последствия затрагивали тело и разум и для последнего были совершенно непредсказуемы.
Но Элайре не хотелось думать о последствиях. Она лежала в объятиях Аритона и млела, наслаждаясь коротким мгновением счастья и даже тем, как заботливо он уложил ее худощавые руки-с узкими исцарапанными ладонями.
Принц и музыкант в одном лице, Аритон тоже наслаждался покоем. Наверное, и он понимал, что второго такого мгновения может не быть.
Элайру радовала каждая мелочь. Ее высохшие волосы были расплетены, расчесаны и вновь бронзовыми струями вились по плечам. Вместо кромок промокшей юбки ее ноги ощущали мягкую шерсть одеяла. Другой одежды, если не считать нижнего белья, на себе она не обнаружила.
Ее пробуждение заставило проснуться и Аритона.
— Элайра, — тихо и нежно позвал он. — С рыбаком все в порядке. Он спокойно спит. Прости, но я был вынужден остаться. Кто-то ведь должен был наблюдать за тобой.
Элайра наморщила лоб. Мог бы и не объяснять. Если бы ей не удалось проснуться самостоятельно, только Аритон своей музыкой смог бы вернуть ее душу назад в тело. Конечно, служители Эта тоже помогли бы, но до них — многие лиги пути.
Аритон предвидел, что Элайре может понадобиться его срочная помощь. Даже свою лиранту он положил так, чтобы легко дотянуться рукой. Наверное, древний инструмент тоже устал за ночь. Лиранта дремала, бережно прислоненная к стенке. Все четырнадцать струн серебристо отражали тусклое
А весь сегодня он впервые назвал ее по имени! До сих пор когда они оставались наедине, Аритон словно боялся произнести ее имя. «Что это означает?» — подумала Элайра. Может, еще одну разрушенную преграду?
Вслушиваясь в ее еще не совсем ровное дыхание, Аритон осторожно снял руку с талии девушки. Потом столь же осторожно провел пальцами по волосам, убирая их с висков.
Элайру охватила странная дрожь, похожая на предчувствие нового, более глубокого наслаждения. Видно, Аритона несколько испугало ее неожиданно быстрое пробуждение. Возможно, ему хотелось, чтобы она подольше оставалась в своем полуобморочном состоянии.
Элайре хотелось смеяться от радости. Одно его присутствие вернуло ей силы, чего вряд ли сумел бы добиться служитель Эта.
Мгновение счастья и в самом деле было недолгим. Элайра сразу почувствовала, как напряглось его тело: Аритон готовился встать и уйти. Слова опередили разум.
— Прошу тебя, останься, — прошептала она. Ответные слова ранили ее своим равнодушием.
— Милая колдунья, — сказал Аритон, — я рад, что ты проснулась сама. Теперь моя помощь не нужна. По пути я загляну к Джинессе и попрошу, чтобы она навестила тебя.
Он делал усилия, чтобы вырваться. За их недолгим союзом скрывалась отвратительная реальность. Аритон боялся, что Элайра отвергнет его чувства, подчинившись инстинкту самосохранения. Значит… он все еще уверен, будто она выполняет приказ своих начальниц, давно ищущих способ повелевать Фаленитом.
Элайру охватила тихая ярость. Как он может? Ее любовь к нему родилась намного раньше, чем в голове Морриэль созрел гнусный замысел превратить любовь своей послушницы в приманку. Он должен об этом узнать, иначе плохо будет им обоим!
Сильные, загорелые руки Элайры не позволили Аритону встать. Она притянула его к себе и, глядя прямо в глаза, торопливо сказала:
— Свидетельствую перед Этом и перед жизнью: я люблю тебя. Я не вру. Я полюбила тебя очень давно, наверное, в ту ночь, когда мы очутились с тобой на чердаке постоялого двора.
Только сейчас Элайра заметила, насколько и он утомился за ночь. Ее слова застигли его врасплох. Он не успел воздвигнуть ни одной защитной преграды, и Элайра прижалась губами к его губам.
Дрожь прошибла их обоих. Аритон крепко обнял ее. На Элайру посыпались поцелуи, исполненные прорвавшейся, горячей страсти. Она отвечала, забыв обо всем. Страсть вновь сплавила их воедино; они стали одной плотью и одним разумом. Им обоим не хотелось ни о чем думать. Страх за будущее? Сейчас для них не было ничего, кроме настоящего. Потом из груди Аритона Фаленского вырвался стон. Так мог бы стонать узник, которого плетьми гнали на пытку.
Он отвернулся от Элайры, разжал руки и выпрямился. Сейчас он был похож на зверя, сумевшего чудом увернуться от копья охотника.