Кораблики, или «Помоги мне в пути»
Шрифт:
– Знаешь, Петушок, это похоже на письмо с фронта. Бывает, что придет письмо, родные радуются весточке: живой, мол, а человека уже нет. Письма-то шли неделями, а то и месяцами...
И мы стали думать об отце. Вернее, мама об отце, а я о его письмах, потому что самого отца не помнил: его взяли в армию еще до войны, когда мне и года не было. Говорили, что ненадолго, на сборы какие-то, да так он и не вернулся.
Отцовские письма хранила мама там же, где икону, – в окованном жестью небольшом прабабушкином сундуке. Иногда показывала мне. Одни – в конвертах,
Лишь недавно я узнал, что было еще письмо. Уже после войны, в сорок шестом. Узнал, когда искал в сундуке икону, чтобы примерить к ней найденный жестяной нимб от оклада.
2
Эти находки столько перетряхнули в моей жизни!
...После праздника Победы Клавдия Георгиевна, которая была у нас в школе сразу и вожатой, и учительницей в начальных классах, сказала:
– Будет субботник по сбору цветного металлолома.
И объяснила, что заводам страны сейчас необходимы цветные металлы, чтобы ударно завершить первую послевоенную пятилетку. Все сразу загалдели:
– А примус дырявый можно принести?
– А ступку медную?
– А самовар?
– А у нас подсвечник есть поломанный! Годится?
Клавдия Георгиевна взялась за виски:
– Годится, все годится! Не орите только так, и без того голова гудит...
Конечно, ей хватало гвалта у своих третьеклассников, а тут еще пионерская работа...
Ким Блескунов, наш председатель совета отряда, по-командирски прищурился:
– Когда Петру Первому понадобилась для пушек медь, он велел со всех церквей колокола снять. Вот бы нам... В них весу по сто пудов.
Клавдия сказала, что Блескунов молодец. Только сейчас медь нужна не для пушек, а для мирных машин. Кроме того, колокола советская власть поснимала с церквей давным-давно, так что нам придется полазить по городским закоулкам, поискать всякую всячину...
Это лишь так называлось – субботник, а искали металл мы целую неделю. Чтобы победить в соревновании вечных соперников, пятый "Б". Кимка никому не давал спуску. Как прищурится, как зашипит: "Тебе что, на коллектив наплевать, да?" Впрочем, не было таких, кому наплевать, все старались. И даже Турунчик. Он, видимо, давно забыл, как его били осенью, тот же самый коллектив...
Цветной металлолом – это ведь не железо и не чугун, доставался он нам с большим трудом и в малых количествах. И вот мы вчетвером – Юрка Нохрин, Игорь Копытов, Турунчик и я – решили обследовать склон высокого речного берега у Лодочной слободы. Дома там были старинные, стояли над самым откосом, хозяйки прямо вниз, в бурьян, сбрасывали ненужную рухлядь.
Повезло нам! Лазая в ломких прошлогодних сорняках, мы отыскали два расплющенных самовара, тяжелый обломок бронзовой люстры с завитками, медное коромысло старинных весов и мятый продырявленный таз для варенья... А потом, откинув рваную грелку и гнилой сапог,
Я поднял, расправил. Получилась как бы фигурная буква "З". Она щетинилась мятыми зубчиками-лучиками. Я разогнул их. Потер букву о вельветовую курточку. Потом испугался чего-то, стал сворачивать жесть в трубку. Старался, чтобы никто не увидел. Но Юрка Нохрин сунул из-за моего плеча свой лисий нос:
– Это у тебя чё?
– Это у меня ничё... – Я затолкал скрученную жесть в карман (она цеплялась, царапалась).
– Ну покажи-ы... – заныл Нохря. – Я же все равно видел. Это церковная штука...
– Тебе-то что? – я отступил, чуть не покатился с откоса.
Пробрались через бурьян к нам Игорь Копытов и Турунчик. Нохря заявил:
– Патефон штучку нашел, медную, в карман затырил!
– Тебе-то что! – опять крикнул я.
– А вот то! Она казенная! Мы для школы металл ищем, а не для себя!
– Металл! В ней весу-то три грамма!
– А хоть сколько! Ты, Патефон, не имеешь права! Мы на субботнике, а ты в карман... – Это Копытов Нохрю поддержал. Они всегда вместе... Какое сознательное Копыто! Забыл уже, как в разделке из чужого кармана стянул трешку и как ревел потом на классном собрании...
Я красиво, с особым изгибом руки, показал Нохре и Копыту дулю. Потому что теперь стоял на откосе прочнее, чем они, в случае чего... А Турунчик мигал белыми ресничками и не знал, чью сторону принять.
– Поимеешь, Патефон, – сказал Нохря.
Я поднял из бурьяна раздавленный самовар, недавнюю свою добычу, отступил в репейники и стал продираться наверх.
– В школе поговорим! – пообещал вслед Копытов. – Ответишь перед отрядом!
Но я был не дурак и, прежде чем отнести самовар на школьный двор, забежал домой, спрятал свою жестяную находку в сарае. На тот случай, если вздумают обыскивать. Кимка Блескунов – он такой, все может...
К школе я вернулся позже всех. Кинул самовар в груду медной рухляди. И тут ко мне подступили. Впереди всех – Кимка.
– Ты, Викулов, говорят, какой-то металл прихватил для личного пользования... – Голову наклонил и прищурился. Красивый такой, причесанный, с белым воротничком. Красный галстук – из шелка.
– Три грамма... – бормотнул я. – Это... для коллекции. Потому что старина...
– Хоть какая старина, не имеешь права без общего разрешения! Давай сюда!
Раскомандовался! Наверно, у папочки научился, который замначальника городской милиции.
– Чего ты тут мне приказываешь! Генерал какой... – Это я уже брякнул напропалую. Понимал, что все равно не избежать скандала.
– Не хочешь по-хорошему?.. Отряд, слушай мою команду!..
Ох, не любил я драться. Боялся, по правде говоря. К тому же стояло вокруг меня человек семь. Конечно, не отряд, но уж не меньше чем звено. И казалось бы, пусть хватают, обыскивают, все равно без толку. Но бывали моменты, когда злость у меня перехлестывала через страх.