Кораблики, или «Помоги мне в пути…»
Шрифт:
Как сегодня!.. Значит, там, за дверью с портьерой, сидел взаперти второй я! И он еще не исчез, я чувствовал это! И должен был сгинуть с минуты на минуту!
– Ты же убийца! – вырвалось у меня.
Он так дернул головой, что локоны разлетелись.
– Побойтесь Бога! Кого я убиваю? Это копия, слепок!.. Все равно что кинопленка! Это… просто мое произведение!
– Это произведение – живое! Оно же дышит, чувствует!
– Да бросьте вы! Оно не более живо, чем фигура на экране! И чувствует не больше, чем граммофонная пластинка
– Не врите! Я видел – это настоящий мальчик!
– Это зомби! Точнее, аппарат с записью голоса!
"Покажи мне его!" – это, естественно, я должен был потребовать немедленно. И… струсил. Да. Мысль, что увижу сейчас себя, живого Петьку Викулова, заставила замереть душу. А от мысли, что этот Петька может исчезнуть у меня на глазах, стало жутко. Пряча страх, я сказал небрежно (хватило сил притворяться, черт возьми!):
– И вы не боитесь ответственности, господин Полоз?
Он картинно поднял брови:
– За что?!
– Вот за это… за все. Конечно, вы гениальный изобретатель. Но формула, что гений и злодейство несовместны, в данном случае сомнительна.
Он расслабился, снисходительно улыбнулся:
– В каком Уголовном кодексе вы найдете статью, которая объявила бы меня преступником? Любой служитель муз вправе создавать художественные образы. И чем живее образ – тем больше успех…
– Существует Международная конвенция! О запрете воспроизводить живые существа искусственным путем! Без особого разрешения.
– Опять вы о том же! "Живые"… Кто докажет?
– А как вы объясните появление на концерте певца, который потом бесследно исчезает?!
– Так и объясню! Киноэффектом высокого уровня!
– У вас потребуют доказательств!
– Ну и докажу!.. Или… – Он вдруг кулаками прошелся по клавиатуре и уперся пальцем в крайнюю клавишу.
Хроноскоп тонко загудел. А Полоз проговорил с горьким торжеством:
– Вот и все! Аппарат, к сожалению, испорчен, программа стерта. Жаль, конечно, воспроизвести ее будет нелегко. Зато нет никаких следов моей "преступной" деятельности… господин Питвик.
– Есть! – я встал. – Отоприте вон ту дверь. Я знаю, что мальчик там. И надеюсь, он не исчезнет до приезда свидетелей. И… не советую шутить, господин Полоз. – Я незаметно тронул задний карман.
Полоз тоже встал. Сказал сочувственно:
– Нет там никакого мальчика. Уже нет… И как не вспомнить старую фразу литературного классика: "А был ли мальчик?.."
– Откройте дверь!
– Охотно. Вы сможете убедиться в отсутствии… предмета нашего спора. А также в том, что нет там другого выхода, через который он мог бы исчезнуть.
Полоз шагнул, отдернул портьеру, повернул ручку. Театрально толкнул дверь.
– Прошу!
Я тоже шагнул к двери.
Мальчик в комнате был.
3
Испуганный, съеженный, он прижимался к стене и суетливо кутался в плед, видимо сорванный с кресла. Такими клетчатыми пледами была укрыта здесь мягкая мебель.
Я впервые близко увидел его лицо – горестное, растерянное – и узнал себя сразу. И резануло по сердцу.
Петька метнулся по нам сырыми глазами и сказал сипловато, боязливо, но с остатками мальчишечьего гонора:
– Что вам от меня надо?.. Где моя одежда?
Из-под пледа внизу торчали босые ноги, а вверху – голое плечо.
– Почему он раздет? – резко спросил я Полоза.
Тот был растерян, перепуган без притворства. Парик на нем перекосился.
– Это… да, это бывает… Одежда иногда исчезает раньше, живая материя сперва сопротивляется… Но… его тоже не должно быть… уже…
Я скрутил свою ненависть к Полозу и спросил у Петьки:
– Что с тобой случилось… малыш?
Он почуял ласковую нотку и, кажется, душой потянулся ко мне как к спасителю.
– Я не знаю! Вот он… привел сюда. Сказал: скоро поедем домой. А потом тут что-то… Меня выбросило из кресла. И как ударит по ногам… И одежды нету…
Я глянул под ноги. Пол был из металлических плиток с выпуклым узором. Как в соборе или вестибюле старинного дома. И вообще в комнате было что-то от сумрачной часовни. Восьмиугольное замкнутое помещение с глухими узкими нишами вместо окон. Только мебель – современная, низкая, разлапистая.
Я, не скрывая, переложил "ПП" из брючного кармана в просторный карман куртки. Сказал очень ровно, чтобы не заорать:
– Господин Полоз, не откажите в любезности, сядьте вон в то кресло, подальше от двери…
– Да, но…
– Сядьте, господин Полоз… – Я опустил руку в карман. – Вот так, благодарю вас. Ваше присутствие здесь, надеюсь, остановит Карлушу в желании повторить фокус с рубильником…
– Какой фокус? – прошептал Полоз, нелепо проваливаясь в мякоть кресла.
– Тот, когда на пол дается напряжение. Чтобы материя стала неживой и поскорее исчезла. Не так ли?.. Вы не знали, что у нас с Петушком от рождения иммунитет на удары тока… – И я опять повернулся к Петьке: – Не бойся, Петушок. Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда.
Никакой он был не зомби, не дубликат, не биоробот! Он был настоящий Петька! Изумленно вскинул мокрые ресницы:
– Откуда вы меня знаете?
– Потом объясню… Я про тебя все знаю.
Он опять прижался к стене: испуганно, недоверчиво.
– Правда, – улыбнулся я как можно добродушнее. – Абсолютно все. Даже то, что у тебя на левой лопатке "гусиная лапка"…
И тут я испугался: вдруг родинки нет? Шагнул к Петьке, потянул вниз край пледа на плече. Петька дернулся. Но я успел заметить – на острой лопатке гусиный след. И еще одно успел – самое главное! Коснувшись на миг горячего мальчишкиного плеча, понял окончательно, что Петька настоящий, живой и что никуда он не исчезнет!