Кораллы мертвеца
Шрифт:
Виктория без устали бродила по Лондону, сразу и бесповоротно попав под его очарование. Ей нравилось его основательность, неспешность, неяркие краски и удивительное умиротворение, разлитое в воздухе. Когда она вернулась, то со вздохом сказала Андрею.
– Какой необыкновенно прелестный город. Вот бы поселиться в нем.
– Да? А в чем дело?
– спросил её Андрей - я подумаю, как это сделать - Каким образом?
– Я присмотрю тебе небольшую квартирку в Лондоне.
– Ой, - Виктория бросилась ему на шею, - спасибо, Андрюшенька.
Через месяц Виктория стала обладательницей трехкомнатной квартиры в престижном районе Челси и её радости не было границ.
–
– Разве я смогу вас с Павликом оставить надолго ? Ни-ког-да.
Андрей пристально посмотрел на нее, но ничего не сказал.
Сначала Виктория ездила в Англию раз в три месяца, потом каждый месяц, и постепенно её визиты становились все длиннее и длиннее. Незаметно умерла Эмма Ашотовна, давно страдавшая сердцем, и похоронив мать, Виктория почувствовала себя бесконечно одинокой и несчастной. "Я вышла замуж не по любви, - с горечью думала Виктория, - и бог за это наказывает меня скукой и отвращением к жизни. Другая бы на моем месте радовалась, чего ещё надо: умный заботливый муж, милый смешной очаровательный сынишка, солидный достаток, я могу покупать себе все, что хочу в то время как многие женщины не знают чем кормить своих детей и с трудом сводят концы с концами. Ты просто дура, Виктория, - корила она себя, - смотри - высоко вознеслась больно будет падать..." Но от этих размышлений легче не становилось.
Поездки в Англию были своебразным бегством ото всех, и, прежде всего, от себя. В Англии Виктория отдыхала душой и телом, она как змея сбрасывала с себя надоевшую кожу и становилась другой женшиной. Не томно-скучающей, а живой. Она с упоением ходила по магазинам, гуляла в лондонской толпе и заходила в пабы и кафе.
– Вика, так больше продолжаться не может, - говорил Андрей, смотря каждый раз потемневшими глазами на жену, возвратившуюся из Лондона.
– Да? А что?
– небрежно чмокала его в щеку Виктория и проходила в гостиную распаковывать чемоданы с купленными вещами.
. Виктория отдалялась все дальше и дальше и чувствовать это Андрею было невыносимо больно. Ему казалось, что ещё не поздно найти какой-то волшебный винтик, который сумел бы скрепить разлаженную семейную жизнь.
Однажды Андрей задержался на работе позже обычного и не заметил, как к нему в кабинет проскользнула Марина, его секретарша. Он с удивлением посмотрел на нее. Обычно она не входила в его кабинет без стука или звонка.
– Что? Марина...
Марина смотрела на него со странной улыбкой.
Андрей непонимающе смотрел на стоявшую перед ним девушку.
– Андрей Владимирович, - тихо сказала Марина, - может вам чай или кофе принести?
Он хотел сказать, что ему ничего не надо, но тут какая-то мысль мелькнула в его голове, и он отчеканил, глядя в пол.
– Кофе. Мне и себе.
Через час он подвез Марину к метро "Киевская". Перед тем как выйти из машины, Марина слегка прижалась к нему и повела глазами. В темноте они сверкали у неё как у кошки. Андрей с силой захлопнул за ней дверцу, включил негромкую музыку и поехал домой. Но ехать туда ему не хотелось. Он впервые изменил Виктории и не мог понять, что с ним происходит. Андрей чувствовал дикую злость на жену и досаду, что она своим отстраненно-холодным поведением толкает его к другим женщинам. Но его мужской голод могла утолить только Виктория, то непривычно - нежная, то необузданно-страстная. "Надо отнять у неё кредитную карточку и поскорее", - решил он.
Объяснение было бурным: со слезами
– Ты - эгоист, у тебя на уме одна работа. А меня ты хочешь запереть в четырех стенах, - плакала Виктория.
– Я работаю для тебя и сына, холодно отвечал ей Андрей, - а ты бросила и его и меня.
– Я никого не бросала. Но мне здесь скучно. Я люблю Лондон.
– Ты жена и мать. И у тебя есть определенные обязанности.
– Но я не могу, я задыхаюсь в Москве.
Андрей вышел из комнаты, оставив плачущую Викторию одну.
С тех пор их отношения можно было охарактеризовать как затяжные военные действия с попеременным успехом. Виктория по-прежнему ездила в Лондон, правда, не так часто как раньше. Кредитную карточку Андрей у неё отобрал и теперь она лишилась возможности делать покупки в полюбившихся ей лондонских магазинах. Она приезжала из Англии, натянуто разговаривала с Андреем, уходила в комнату сына и целые вечера занималась с ним. Виктория понимала, что её жизнь неуклонно катится под откос, но изменить что-либо уже не могла. Она только думала: чем все это кончится. И тут состоялось её знакомство с Лиссабоном...
"В круговороте моря и земли душа и парус выплывут из дали", повторяла про себя Виктория строчки стихотворения португальского поэта Фернандо Пессоа. Виктория была очарована старинными португальскими улочками, каменным кружевом домов и пронзительно-меланхоличными песнями фаду, в которых щемящие ноты городского романса чередовались со страстностью аргентинского танго. Чем-то неуловимо Лиссабон напомнил ей Феодосию: та же романтика приморского города, звенящая беспечность, легкость, и Виктория, словно заново пережила свои студенческие годы. Она остановилась в отеле недалеко от океана и каждый день подолгу загорала, лежа в шезлонге на пляже. Здесь на пляже и разыскал её Марк Борисович Фридман, адвокат "Телевизион Коммуникейшен".
Виктория сильно удивилась, увидев его и сразу подумала: что-то случилось.
– Марк?
– привстала она с шезлонга.
– Лежи, лежи, - махнул рукой Марк.
– Что с Павликом?
– пересохшими губами прошептала Виктория.
– Все нормально. И с Павликом и с Андреем. Но я прилетел к тебе по серьезному делу. Нам надо поговорить.
– Хорошо Марк, пойдем ко мне в номер.
– Лучше в ресторан. Заодно, я и пообедаю, а то проголодался как волк, - пошутил Марк.
В ресторане была приятная прохлада, но Виктория ничего не могла, есть: кусок не шел ей в горло. Она сильно нервничала.
– Успокойся, Вика, ободряюще похлопал её по руке Марк, - не нервничай.
– Но Виктория отложила в сторону вилку и сказала, глядя ему в глаза.
– Я слушаю тебя.
* * *
Придя домой, Катя выпила стакан холодного молока и забралась с ногами в кресло, не зажигая света. "Значит, это ожерелье принадлежало ей - Татьяне Никитиной и никому больше. Иначе она бы так не побледнела и фотография её. А из этого следует, что Макеев был ШАНТАЖИСТОМ со всеми вытекающими отсюда последствиями. И Никитину он постоянно держал на крючке. Если бы Макеев не был гомосексуалистом, тогда ещё можно было заподозрить, что он был тайно влюблен в нее. Но здесь эта версия отпадает. Остается одно шантаж. Тогда логичным выглядит и покупка картин на художественной ярмарке. Это завуалированная взятка, - размышляла Катя.
– А что тогда с Коваленко... Его тоже шантажировал Макеев? Или с Коваленко Макеева связывали другие дела? Дима ещё не звонил: что-то он долго выясняет насчет своего шефа. Надо завтра с утра позвонить самой.