Корделия

Грэм Уинстон

Корделия посмотрела на низкие облака за окном. Листья пожухли и не шевелились, разве что какой-нибудь прогибался под упавшей на него каплей.

— Дядя Прайди, позвольте мне помочь вам с недостающей суммой.

Он резко повернулся к ней и нахмурился.

— Что? Что еще за чепуха? Тратьте свои деньги на более подходящие вещи. Через неделю-другую они вам пригодятся. Крестины… шелковые платья… вуали, бархат… Я знаю!

— За все это заплатит Брук. А эти деньги я отложила на другой… непредвиденное… из моего собственного

содержания… теперь они мне вряд ли понадобятся… во всяком случае, мне уже не придется истратить их на то, что я думала…

Разоблачения не последовало: ни слухов, ни вынужденного бегства… вот зачем были приготовлены эти деньги…

— Разумеется, мне бы хотелось, чтобы книга вышла с графиками и таблицами, — дядя Прайди потрещал пальцами. — И генеалогическим деревом. Со всеми необходимыми чертежами. Их пришлось убрать. Я дал согласие.

— Ну, это еще не поздно исправить. Вы могли бы послать телеграмму?

Он бросил на нее острый взгляд.

— Каприз. Прихоть, и больше ничего. Возможно, у вас и есть деньги, но это всего лишь минутная прихоть.

— Нет, дядя Прайди. Я хочу потратить их таким образом.

— Мне не по душе такая идея. Вы уверены, что поступаете правильно, юная леди? Это не из-за вашего состояния? У женщин бывают причуды. То-то вы где-то бродили в первые недели.

— Только одну неделю, дядя Прайди.

— Странности бывают не только у людей. Помню, одна из моих любимых мышей вдруг начала грызть свой хвост. Лучше бы вам сохранить эти деньги.

— Когда вы на меня так смотрите, — улыбнулась Корделия, — я чувствую себя мышью.

— Нет, — возразил он. — Вы не мышь, вы помесь. Я наблюдал за вами. Не думайте, что нет. Холодная голова и горячее сердце. Может быть, это звучит сентиментально, но я серьезно. Они постоянно сражаются между собой. С переменным успехом. Это небезопасно.

— Дядя Прайди. Я говорю вполне серьезно и в полном рассудке: завтра я дам вам денег. Пошлите издателю телеграмму.

Дождь все усиливался. Похоже на топот множества маленьких ног.

Дядя Прайди энергично потер руки.

— Хорошо, я согласен взять у вас в долг. Это чертовски стыдно, но я так и сделаю.

Глава II

В четверг шестнадцатого августа тысяча восемьсот шестьдесят девятого года в два часа дня, с помощью опытной акушерки, врача и сиделки, под легким наркозом — с неодобрительной санкции мистера Фергюсона — Корделия родила сына.

Мистер Фергюсон заказал благодарственный молебен.

К вечеру ему разрешили взглянуть на мать и дитя.

Занавески в спальне были приспущены, чтобы укрыть их от палящих солнечных лучей. Комнату заливал мягкий розово-оранжевый свет, придавая всему оттенок благоговейного великолепия, так что вы поневоле начинали ходить на цыпочках и разговаривать шепотом. К неудовольствию мистера Фергюсона, миссис Блейк,

как женщина, была еще раньше допущена в святая святых и теперь с самодовольной гордостью взирала на кружевной сверток в колыбели. Измученный полуторасуточным бдением Брук сидел в изголовье кровати, держа Корделию за руку и не зная, что сказать; сама же Корделия, исполнив свое предназначение, тихо лежала, венчая подушку своей неподвижной головкой, будто диковинным цветком, позволяя жизни струиться мимо. Она слишком устала, чтобы приготовиться к осложнениям, которые мог принести вечер.

Огромная туша мистера Фергюсона придвинулась к пологу; Корделия улыбнулась свекру.

— Вы молодчина, — сказал он. — Просто молодчина. Конечно, я и не сомневался, а ты, Брук? Вы, должно быть, очень счастливы, дорогая?

— Конечно.

— Заезжал мистер Слейни-Смит. Он ездил на лекцию и сделал крюк.

— Очень мило с его стороны.

— Я тоже так думаю. Он очень обрадовался и шлет вам наилучшие пожелания.

Глаза мистера Фергюсона метнулись в сторону.

— А теперь я хотел бы взглянуть на малыша. Покажи мне, Брук, сделай над собой усилие.

Брук подвел отца к колыбели, и они вместе уставились на сморщенное красное личико младенца.

— Ну, разве он не прелесть? — воскликнула миссис Блейк. — Уже совсем освоился. Сосет себе большой палец, как будто ему два месяца от роду. Вы только взгляните на эти ноготки — словно крошечные раковинки. А эти складочки на шейке! Ах ты, бабушкина радость! Вы знаете, я никогда не устаю любоваться новорожденными, сколько бы у меня их ни было. Божии ангелочки — вот как я их называю. Спустились прямо с небес…

— Да, — тяжело выдохнул мистер Фергюсон. Хорошо бы эта женщина ушла. Его первая встреча с новорожденным должна была стать глубоко интимной и исполненной величия, а не опошленной бабьей трескотней. Кроме того, его собственное чувство страдало от сознания, что она снова в положении — для женщины далеко за сорок, дождавшейся внука, это не совсем прилично. Пора бы и честь знать. Жизнь горазда на вульгарные фортели.

— У него глаза мистера Блейка, — авторитетно заявила миссис Блейк, — и нос Фергюсонов. Смотрите, зевает! Помнится, Корделия тоже зевала. Врач сказал, что это от анемии — мы вылечили ее соком печени трески. В четыре года она уже была самым пухленьким, самым румяненьким, самым умненьким ребенком.

— Мама, прошу тебя! — Корделия заметила, что мистера Фергюсона не слишком волнует ее раннее детство.

Когда эта женщина наконец отошла в сторонку, мистер Фергюсон сказал:

— Завтра эта новость будет во всех газетах. Я послал специального курьера.

— Спасибо, папа, — откликнулся Брук. — Какое спокойное крошечное существо! Как мы его назовем?

— Ян Фредерик Брук, — без малейшего колебания заявил мистер Фергюсон. — В честь отца, деда и прадеда.