Корделия

Грэм Уинстон

— Поздравляю. Теперь тебе есть чего ждать, не правда ли?

Брук хмуро уставился в огонь.

— Странно. Одной из главных забот Маргарет была бессонница. Я же в ту нору спал, как убитый. Забавно, да?

— Говорят, она принимала какие-то таблетки?

— Да, снотворное, — он бросил на нее быстрый взгляд. — Значит, ты об этом слышала?

— Во всяком случае, в этом доме, — Корделия не смогла скрыть горечь, — мне никогда ничего не рассказывали.

— Да. Папа решил, что чем меньше об

этом знают, тем лучше. Не хотел тебя волновать.

— Чем именно?

— Ну, знаешь, не очень-то приятно для молодой жены войти в дом с таким печальным прошлым. Может, у нас есть свои недостатки, но, согласись, это было тактичным решением.

— Это было только печальноепрошлое, Брук?

— Ты имеешь в виду финал истории? Ну, не знаю. Нам не хотелось трубить о своих бедах на всех перекрестках.

— Правда, что дошло до судебного разбирательства?

Брук удивленно посмотрел на жену.

— Да, правда. Накануне ее смерти Роберт как раз дал ей новую коробочку со снотворным. Там было двадцать таблеток, а наутро оказалось всего четыре. Я понятия не имел, куда они делись, даже не знал об этой новой коробочке. Знал, что она иногда принимала дополнительную дозу — ночью, если первая не действовала. Папа тогда находился в Олдхэме, иначе он мигом положил бы конец слухам. Ты ведь знаешь, как это бывает. Стоит возникнуть сплетне, — и пошло-поехало! Всегда находится кто-то, кому выгодно распространять небылицы.

— Какие небылицы?

— Ну, что она покончила с собой.

— Откуда ты знаешь, что это не так?

— Делия, почему тебя это так волнует?

— Расскажи, как удалось остановить следствие.

Брук с минуту занимался заусеницей на пальце правой руки.

— Те таблетки нашлись. На следующий день я обнаружил их в бюро. Она заложила их в какую-то старую коробку. Я сам виноват. Мне следовало догадаться. В последнее время она стала очень мнительной и вечно все прятала. Мы до сих пор не нашли некоторых ее вещей — и, видимо, уже не найдем.

Корделия промолчала.

— Дневник, например, — продолжал Брук. — Ты как-то упоминала о нем. Еще какие-то хозяйственные счета… подаренные мной серьги… Господи, как хорошо, что все это уже позади!

Значит, таблетки отыскались. А мистера Фергюсона в те дни не было дома.

— Решив скрыть это от меня, — не без раздражения произнесла она, — вы не подумали о том, что я все равно узнаю — из других источников?

— Разве до тебя что-то дошло?

— Вы думали, я никогда не повстречаю Дэна Мэссингтона?

— Ах, Дэн, — презрительно молвил Брук. — Да, он просто исходил злобой. Это было видно невооруженным глазом.

— Должно быть, ты знал его лучше меня.

— Конечно. Но не хочешь же ты сказать, что поверила его россказням?

—

Я сама не знала, чему верить.

— Почему же ты не пришла и не спросила?

В самом деле — почему? Да, наверное, потому что не любила…

— Я пробовала закинуть удочку, но ты уклонился от ответа.

— Извини, — сказал Брук, — Я уже не помню. Кажется, отец решил тебя оградить. Мне и в голову не приходило, что тебя это тревожило. В сущности, это не имело значения.

Не имело значения. А другой решил, что брак не имеет значения. Неужели никому не хватило воображения, если не совести, чтобы представить ее чувства?

— Дэн Мэссингтон сказал, что Роберт Берч должен отцу крупную сумму денег и поэтому помог замять эту историю.

Брук усмехнулся.

— Делия, Роберт не такой человек. Тебе бы следовало знать. Ведь именно он не умолчал о своих сомнениях, когда увидел, что не хватает таблеток. Правда — когда освободилась эта практика, папа помог ему приобрести ее. Он уже выплатил половину долга. Но уж кому-кому было говорить такое, только не Дэну. Знаешь, сколько папа одолжил ему самому? За пять лет — около шестисот фунтов!

— Но почему?

— Дэн вечно был в долгу как в шелку, а у папы принцип: не оставлять родственников в беде. Он считает, что нужно дать человеку шанс начать жизнь сначала. Он дважды оплачивал долги Дэна, но вряд ли дождался благодарности.

* * *

Корделия сидела в спальне перед зеркалом, расчесывая волосы. Брук, как обычно, в восемь часов лег и теперь наблюдал за ней. Это были самые приятные минуты.

Вдруг она положила щетку для волос и расплакалась. Брук растерялся. За всю их совместную жизнь он еще не видел, чтобы она плакала — во всяком случае, так горько.

— Что с тобой? Ты нездорова?

Корделия не ответила, а продолжала сидеть, пряча лицо в ладонях.

— Что с тобой? — повторил Брук. — Ты больна?

Она уронила голову на руки и продолжала рыдать.

Удивление Брука сменилось тревогой. Он сел на кровати и откинул одеяло.

— В чем дело, Делия? Ты можешь что-нибудь сказать? Делия!

Она не ответила. Весь дрожа, Брук с трудом поднялся и направился к ней.

— Ради Бога, что случилось?

— Уходи, Брук, — приглушенным голосом пробормотала она. — Оставь меня в покое.

Но, хотя Брук частенько бывал раздражительным, он умел временами проявлять терпение. Он обнял ее за плечи.

— Скажи мне, родная.

Корделия встала и бросила на него сквозь слезы полувраждебный взгляд. Затем быстро отошла к окну, стараясь заглушить рыдания. Но они прорывались наружу, сотрясая ее тело. Брук, закусив губу, смотрел на жену, уверенный, что это он ее обидел и не зная чем.