Корделия
Шрифт:
Мистер Фергюсон встал.
— Мой отец основал красильню. Я рассказывал, как мы переселились в этот город?
— Нет.
— Мой дед был фермером в Карлайле. Он прослышал о необыкновенных возможностях, какие человеку представляет большой город, и решил переехать сюда. Я тогда еще был совсем маленьким. Это было грандиозное событие — почти как эмиграция в чужую страну. Мы плыли пароходом; путешествие заняло целых две недели. В конце концов судно село на мель; пришлось взять лодку и грести последние двадцать миль до Ливерпуля — в шторм, в открытом море. Мама рассказывала,
— Для меня сейчас лучше всего было бы уехать, — слабым голосом проговорила она. — Должно быть, я переутомилась, ухаживая за Бруком. — (Месяца будет мало — год. Время на размышление…)
— Признаюсь вам, что, как это ни глупо с моей стороны, я уже на такое и не надеялся. Поэтому и стал приобщать вас к бизнесу. По крайней мере, еще какое-то время продержалось бы наше имя. У меня всегда было чувство, что Брук не доживет до старости. Может быть, я ошибся. Поневоле вспомнишь: скрипучее дерево…
Питал ли он подлинные чувства к Бруку или смотрел на него как на орудие для достижения своей цели?
— Ваши… другие сыновья, мистер Фергюсон… Сколько им было лет, когда вы их потеряли?
— Что вы сказали? — он неодобрительно надул губы. — Да. Их обоих унесла скарлатина. Одному было семь, а другому всего четыре. Страшный удар. — Корделия поняла, что он не хочет, чтобы ему напоминали об этом.
Одно дело — проявить слабость, когда на него обрушилась болезнь Брука, и другое…
— Простите…
— Мы возлагали особенно большие надежды на старшего, Вогена. Господь странным образом являет волю свою. — Мистер Фергюсон покачал головой. — Ну ладно. Это старые болячки. Нужно смотреть в будущее. Оно светло и прекрасно.
Светло и прекрасно. Отныне ей предстоит стать маткой в улье: ее будут лелеять, оберегать, баловать…
Мистер Фергюсон — сама доброта. Надолго ли? Что, если до него дойдут какие-нибудь слухи? До сих пор ей было все равно… Возможно, Мэссингтон не единственный, кто мог видеть ее со Стивеном. Рано или поздно их ушей коснется сплетня…
Он сама доброта. Смерть Маргарет произошла от естественных причин. Не было никакой особой тайны, ничего такого, что нужно было бы скрывать — их молчание объяснялось естественным нежеланием вспоминать о неприятном, особенно в присутствии второй жены, молодой, впечатлительной женщины…
Вечером заехал Роберт, и они побеседовали. Корделия знала — ему приятно ее общество. Жаль, что врожденная сдержанность мешает ему сходиться с людьми.
Она круто переменила тему разговора:
—
Он покраснел.
— Да, имели место нападки со стороны ее родных.
— Вы не могли бы точно сказать мне, что все-таки произошло?
Роберт устремил на нее проницательные карие глаза. Корделия не отвела взгляда. Он сказал:
— Первая жена Брука страдала бессонницей. Я прописал ей простейшее наркотическое средство и как раз накануне смерти привез коробочку с двадцатью пилюлями. На следующий день нашли только четыре. В ее смерти не было ничего подозрительного, но я счел необходимым привлечь внимание к этому факту. К счастью, вскоре пилюли отыскались, но возникли слухи — из-за нескромности сиделки и благодаря усилиям Дэна Мэссингтона.
Корделия припомнила: когда она впервые увидела Дэна, он был трезв и не высказал никаких особых подозрений. Зато потом при каждой встрече сыпал намеками — в нетрезвом виде.
Она помрачнела.
— Роберт, вы не могли бы по-дружески ответить на один вопрос?
— Все, что в моих силах.
— Дэн Мэссингтон не раз обвинял Фергюсонов в том, что они сделали жизнь Маргарет невыносимой и она от этого умерла. Это правда?
Роберт Берч заложил руку в карман бриджей и поморщился.
— Мне трудно ответить со всей определенностью. Могу лишь высказать свое мнение.
— Прошу вас, выскажите его!
— В малокровии, которое и послужило причиной смерти, они не повинны — никоим образом. Но я был бы бездарнейшим медиком, если бы не сказал вам, что, действительно, состояние души способствовало обострению болезни. В более благоприятной обстановке она прожила бы немного дольше — на полгода, на год…
— Роберт, а почему она была несчастна? Было ли между ней и мистером Фергюсоном что-либо, кроме…
— Кроме взаимной неприязни? Нет, не думаю. Просто… — он запнулся, и Корделия догадалась, что именно ему так трудно выговорить: "Просто она не подарила ему внуков".
— Мне трудно, — продолжал Роберт, — быть предельно откровенным, миссис Фергюсон… Корделия, если вы позволите так себя называть. Я боюсь быть обвиненным в нелояльности. Мистер Фергюсон — человек с сильной волей и тяжелым характером. Чтобы с ним ужиться, нужно быть или совсем слабым и всегда уступать, или, наоборот, сильным, чтобы настоять на своем. Маргарет не принадлежала ни к одному, ни к другому типу.
Корделия поднялась.
— Большое спасибо за откровенность.
Интересно, к какому типу он относил ее самое?
В пятницу они уехали в Северный Уэльс. Брук не очень-то хорошо себя чувствовал, но был готов исполнить любое ее желание, а Корделией руководило одно паническое стремление — бежать! После первых шагов к отступлению последующие дались ей значительно проще.
По предложению Корделии, они сняли комнату на ферме близ Лландидно. Перед отъездом она написала Стивену не менее дюжины писем — и ни одного не отправила. И вдруг, за полчаса до отъезда, нацарапала коротенькую записку: