Кордон
Шрифт:
– «Вулкан страстей», – фыркнул Бьярн. – Идея ясна, но признай, что иногда это выглядит… – старик задумался, подбирая нужное слово, – да, выглядит забавно.
– Вернемся, действительно, к делу, – поморщился Фуррет.
– Вернемся, – не стал спорить Бьярн. – Каждый сходит с ума по-своему. Если тебе нравится такой вариант… Ну кто я тебе, чтобы осуждать. Это Рэйни, как понимаю, стоит поперек горла. И ты хочешь, чтобы его не стало. И как можно быстрее. Притом, ты не можешь действовать ни как стражник, ни как … никакими другими официальными
– Если коротко, то да. Рэйни наглый глупец, не соблюдающий правил и думающий членом. Хорошего можно сказать мало – платит вовремя.
– И все?
– И все.
– Кхм… – протянул Бьярн, – достоинство весомое, но не в этом случае. Убить всех?
– Можешь кого посимпатичнее и пожалеть разок, если хватит сил и времени. Но потом убей. Островные не прощают убийства своих. Особенно такие наглые. Могут принять за вызов. Сам понимаешь, нужно показать, что власть в Сивере тверда, и отступники караются быстро и жестоко.
Старик медленно кивнул, не выпуская Фуррета из виду.
– Понимаю…
– Думаю, они оценят такой жест и поймут, что случайности, на то и случайности, что происходят вдруг и внезапно. Островитяне жестоки, но не глупы.
– Им можно припомнить одного из тамошних дожей, недавно упавшего с моста на копья. Тоже ведь, как-то получилось. Совершенно случайно.
– Именно так, Бьярн, именно так.
Старик продолжил рассуждать:
– Но при этом, ты не можешь нагнать туда роту стражников, и всех тех выблядков переколоть? Отчего так?
Фуррет закрыл глаза, потянул носом, принюхиваясь.
– Не успеет приказ дойти до казармы, как стража получит другой – отомстить за смерть благородного господина Фуррета, злодейски заколотого неизвестным убийцей.
– Тебя не поймут прочие, – понимающе произнес Бьярн, – те, кто платит долю.
– Не поймут. Поэтому, шайку Рэйни должны вычистить люди, по большому счету, пришлые и случайные. Со мной прямо не связанные.
Бьярн расхохотался.
– Фра, ты серьезно? Да каждая гиена на сто лиг вокруг знает, что Белый Рыцарь в долгу у господина Фуррета! И если где-то мелькнула его седина, то все дело в делах все того же господина Фуррета! Думаешь, меня не узнают? Да хоть с ног до головы замотаюсь в ткань… Нет, Фра, постарел ты. Не я! Предлагаешь поучаствовать в рытье могильной ямы тебе же! Может, еще и пнуть напоследок, а?
– Слухи пойдут не сразу, – покачал головой Фуррет. – Несколько дней пройдет. Самым говорливым накинут петлю на шею. Кому надо, тот узнает правду, но это произойдет не сразу, а очень и очень потом. И никто не будет искать второе дно по горячим следам. А спустя месяц ищется куда скучнее и без азарта.
– Второе дно?
– До Города дойдут слухи, что островные униженно просили моего разрешения на осуществление мести. Долго просили, ползая на коленях и целуя мне ноги. И я им помог. Дал десяток бойцов, упросил самого Белого Рыцаря поучастововать. С крохотной помощью Хото Высоты, кстати.
– Тебя погубит страсть к излишне красивым решениям, – прицокнул Бьярн. – Слишком сложно, слишком напыщенно. И Высота. Этот сумасшедший хорек, перемазанный кровью от носа до хвоста… Ты уверен, что я не откажусь? Идти на одно дело с этим…
– Не откажешься, Бьярн. Я же прошу как друг. Да и дело не только чистое, но и где-то даже благородное. Сивера станет лучше, если вы перебьете этих ублюдков. Ты и Хото. И да, давай обойдемся без оскорблений. Хорьки, они весьма умны.
– Вдвоем со зверенышем… – Бьярн снова прицокнул, сделав вид, что последних слов не расслышал. – Но погоди! Нас же будет всего двое, а ты пообещал островным помощь десятка?
– Ну, во-первых, ничего еще не обещал. Во-вторых, десяток будет – надо же перекрыть окна от любителей прыгать и лишних свидетелей. А в третьих – разве вы не стоите с ним десятка бойцов?
– Я всегда думал, что стою полтора!
– Уговорил, старый бес! Люди будут говорить о пятнадцати!
– А лучше, сразу сотню, раз уж ты хочешь поторговаться по такому глупому поводу.
– Чем тебе плох повод? Мы зато посмеялись, а смех продлевает жизнь.
– Странно, – покачал белоснежной головой Бьярн, – никогда не любил смеяться, а пережил всех.
– Это Смерть посмеялась над тобой, не более того.
*****
Наконец-то долгий подъем кончился. Карета остановилась под длинным и высоким дощатым навесом – и дождь с солнечными лучами остановит, и чужие глаза меньше разглядят. К дверце тут же кинулось два прихлебателя – еще один стражник стал чуть в сторонке, вскинув арбалет-цагру к плечу.
Однако! Дрогнет рука, и все! Хлопнет тетива, и тяжелый болт пробьет насквозь – разве что оперение из тонких дощечек застрянет в ребрах.
Хото уступил честь первым выходить Дюссаку – его знали в лицо, так спокойнее. Следом и сам спустился по короткой – в две перекладинки – лесенке. Стража явно ждала кого другого – рожи так и вытянулись. Но пригляделись к богатому хубону, слегка обмякли. Птицы низкого полета такой не заработают, да и побоятся на плечи накинуть.
– Наверх? – уточнил он у Дюссака, уже успевшего заметить какой-то непорядок и начавшего распекать подчиненных. Что не так, Высота не понял, но подзатыльники так и мелькали.
– Думаешь, лучше сразу в подвал? – прищурился Дюссак, оторвавшись от воспитательной экзекуции.
– Я там не был, вдруг что интересное. Или сундуки с золотом наш господин Фуррет хранит где-то в другом месте?
– Может, тебе еще и ключ от подвалов дать? От мертвого осла уши, мастер Хото! А нам, да, действительно, наверх. Не всю ты память пропил, молодец!
– Постоянство – первый признак мастерства! – многозначительно проговорил Высота, и, прочистив нос, громко харкнул в лужу, под ноги арбалетчику.