Корень мандрагоры
Шрифт:
Я аккуратно высвободил локоть, поднялся. Белка смотрела на меня во все глаза.
— Ты куда? — прошептала она.
— Не бойся. Я сейчас вернусь. — Я улыбнулся ей и направился к настырным преследователям.
— Какие проблемы, господа? — спросил я, остановившись в метре от их раскинутых ног.
Обоим было лет по двадцать пять. Короткие ежики на голове, куцая щетина на подбородках, красные глаза и мясистые губы. Потрепанная одежда, кроссовки, изнывающие в ожидании пенсии. От них пахло пивом и мускатным орехом. Пахло сильно. Шпана мелкого пошиба.
— А ты чё такой борзый? — вальяжно прожевал слова тот, что сидел левее. Он достал
— Сейчас будет станция, вы оба поднимитесь и проследуете на перрон. Если вам надо ехать дальше, вы можете сесть в следующий поезд.
Шпана удивленно переглянулась, левый заржал, правый скривил губы в напряженной улыбке.
— А лошара-то и в самом деле борзый! — сказал левый и начал подниматься.
Я сделал короткий шаг назад и ударил его ногой в колено. Сильно ударил. Парень, уже почти поднявшийся, рухнул как подкошенный.
— Су-у-у-у-у-ка-а-а-а-а-а! — заорал он, схватившись обеими руками за покалеченный сустав.
Об пол тихонько звякнул серебристый нож-бабочка, я заметил его боковым зрением, потому что в это время пристально следил за вторым хулиганом. Парень окаменел, его взгляд из-под прищуренных век изучал мое лицо. Он смотрел мне в глаза и видел там едва различимый контур человека в черном окне вагона, минуту назад сфотографированный сетчаткой, видел океан холодной бушующей воды, видел пустоту и понимал, что я в том состоянии, когда терять нечего, когда жизнь не является чем-то таким, с чем страшно расстаться. Мне было плевать на бандитов, потому что мне было плевать на себя. Гопника я собирался рубануть в шею, вернее, в кадык, если он попытается встрять в драку, чтобы уж сразу наповал, и добить, если понадобится. Но он не шевелился, очевидно, понял все правильно.
— Да ты покойник уже! — хрипел на полу поверженный гопник. Наверное, я-таки сломал ему колено. — Порешу, сука!..
Мне надоел этот ор, к тому же он мог еще сильнее напугать Белку. Я обратился к сидящему:
— Твой друг больно шумный. А меня шум раздражает.
Я резко развернулся и заехал лежащему ботинком в челюсть. Сразу стало тихо. Я подобрал нож-бабочку, положил в карман. За все это время второй хулиган не шелохнулся. Поезд прибыл на станцию.
— Вам пора, — напомнил я сидящему о необходимости проследовать на перрон.
Парень осторожно, стараясь не делать резких движений, поднял своего друга, закинул его, как котомку, за плечо и потащил из вагона. Уже выйдя, он оглянулся, произнес примирительно:
— Извини, братан, попутали мы… Я промолчал.
— Что? Что он тебе сказал? — потребовала Белка, как только я вернулся.
Я пожал плечами, ответил:
— Да ничего особенного. Извинился.
— Извинился… — выдохнула она, не веря услышанному. — А ты не думаешь, что они… Ну, что…
— Будут меня искать? Нет, не думаю. — Честно сказать, мне было плевать, будут они меня искать или нет, но мне хотелось успокоить Белку. — Я немного знаю этот тип придурков. Как правило, они удовлетворяются грубой демонстрацией воли и силы. Если чувствуют, что противник сильнее, они с готовностью поджимают хвосты.
— Но они же подлые! Они могут!..
— Вставить мне перо под ребра в темном переулке, да? Я усмехнулся. — Успокойся, Бельчонок. Знаешь, почему второй не полез в драку? На самом деле-то он и был предводителем. Он решил, что я из их братии, только куда важнее рангом. А из этого следует, что у меня за спиной организация.
— А ты?.. Ты из их братии?! — спросила она напряженно, я рассмеялся, и только после этого Белка расслабилась и тоже улыбнулась. — Нет. Конечно, нет… Но откуда ты все это знаешь?
— Смотрю отечественные детективы, там все подробно разжевывают, — соврал я, потому что телевизора у меня не было и детективы, особенно отечественные, я терпеть не мог. — Наша станция.
Мы двинулись к выходу. Белка по-прежнему держалась за мой локоть хваткой греко-римского борца, но теперь от нее пахло сеном и чуть-чуть парным молоком. Ее хитрые губки все порывались сложиться в загадочную улыбку, и, если я не отвлекал ее разговором в течение нескольких секунд, ее взгляд застревал в оболочке сочного киви и улыбка проявлялась. Я осторожно косился на Белкино личико и видел, что на ее губах проявлялась магия: Белка шла, влекомая моей рукой, и тихонько что-то там себе колдовала.
Снаружи нас ждала июльская ночь, со спелыми звездами и теплым душистым ветром, наполненным запахом налитой пшеницы, доносящимся откуда-то с полей за окраиной города. Хотелось раскинуть руки, чтобы пространство намоталось на них пушистыми невесомыми шарфами. Хотелось прыгнуть в эту ночь, как в теплую спокойную реку, и неторопливо плыть до самого утра. Белка резко остановилась, дернув меня за руку, удивленно оглянулась по сторонам, потом заглянула мне в глаза, заявила:
— Нет!
— Нет?
— Мы не можем просто так пойти домой.
Очевидно, она следовала какой-то своей девичьей логике. Я был не прочь эту логику постигнуть:
— А как не просто так мы должны идти домой?
— Я хочу вина! Вкусного красного вина! — Ее губы сложились в древний символ каприза.
Мне захотелось лизнуть их сию же минуту, но не от вожделения — в благодарность. В ту секунду я понял, что ее каприз выражает что-то, необходимое нам обоим: мы обязаны растянуть эту странную ночь настолько, насколько хватит у нас сил, а у Вселенной — терпения. Я подумал, что если я… если мы будем достаточно упорны, эта ночь вполне может подарить нам чудо. Я улыбнулся, Белка, неверно расценив мое молчание, добавила:
— У меня есть деньги.
— Да есть у меня деньги, — очнулся я. — Ты хочешь пойти в кабак или мы просто купим бутылку в супермаркете и посидим на лавочке в нашем дворе?
Она извлекла из складок ночи свой пальчик и ткнула им меня в грудь, сказала серьезно:
— Второй вариант мне нравится больше, молодой человек. «Мне тоже», — мысленно согласился я.
Мы пили вино, наливая его в пластиковые стаканчики, таращились в небо, застрявшее в куцых кронах тополей, смеялись, несли всякую чушь или замолкали на секунду, чтобы потом рассмеяться и снова рассказывать друг другу бессмысленную, но забавную ерунду. Я, после смерти отца погрузившийся в усталость и опустошение, медленно поднимался, выплывал на поверхность. Это странное сочетание: девушка, невозможная, как поцелуй ангела, ночь, полная спелых звезд, и терпкая виноградная кровь — все это размягчало мое естество, я чувствовал, что становлюсь податливым. Мне и вправду хотелось смеяться и хотелось, чтобы Белка была рядом со мной — и смеялась вместе со мной. Я думал, что из всех лекарств, духовных практик, химических или религиозных наркотиков эта смесь самая действенная.