Корень мандрагоры
Шрифт:
— Почему тебя так зовут?
— Что?
— Гвоздь — что это за имя?
— А… вот ты о чем…
— Да, я об этом. Налей мне.
— Белочка, наши имена написаны клинописью на этом июльском небе. Никто не знает, как перевести эти руны на русский или любой другой язык. Так что все мы обречены носить имена, которые нам дали такие же безымянные создания, как и мы.
— Ничего себе! Ты это серьезно?
— Смотря как ты к этому относишься.
— Ты странный, Гвоздь. Ты какой-то странный, Гвоздик…
— Наверное.
— А ты любил кого-нибудь?
— Мужчину или женщину?
— Мужчину?!
— Ну да. Я любил своего отца.
— А-а… Умник. А почему любил? Почему в прошедшем времени?
— Он умер два месяца назад.
— Ой!
— Ладно, не бери в голову.
— Ты по нему скучаешь?
— Давай сменим тему.
— Ладно.
— А ты сама любила? Любила мужчину?
— Нет.
— Врешь ведь.
— А ты, оказывается, бываешь несносен.
— Не любишь разоблачения?
— Терпеть не могу.
— Значит, врешь, да?
— Ты все-таки несносен!
— Ты даже не представляешь, насколько.
— Что, уже пора поссориться? Ты когда-нибудь бил женщин?
— Нет.
— Тогда мне бояться нечего. Еще раз повторяю для непонятливых: я никогда не любила мужчину.
— Все равно врешь, да?
— Ну и что? Какая разница?
— У тебя же был вроде парень.
— Уже две недели как нету.
— Что так?
— Он балбес. Бал-бес.
— Ты по нему скучаешь?
— Ты просто ужасно несносен!
— Считай, что это ревность.
— Врешь ведь!
— Ну и что? Какая разница?
— Еще и дразнится!..
Белка жила понятием «здесь и сейчас». Прошлое было для нее исчезающим на солнце фантомом, а вечность — вряд ли длиннее пары недель. Но здесь и сейчас был я, и я подумал: «Какого черта?»
И сказал:
— Вино — это виноградная кровь. И у нас, Бельчонок, она закончилась.
Она ответила:
— Странно… Знаешь, ты первый, кто так меня называет.
Я был уверен, что такого не может быть, но разве это имело значение? Эта невинная ложь, банальная, как алюминиевая ложка, — она меня умиляла. Правда — это не то, что мы хотим услышать, это то, что нам необходимо почувствовать. Женщины обретают ее с рождения, но за всю жизнь так и не могут научиться вплетать ее в речь или действия, мужчины же находят ее в словах и поступках, но так и не постигают сердцем. Правда всегда где-то между мужчиной и женщиной. Чтобы ее найти, нужно закрыть глаза и протянуть руку… Белка схватила меня за палец, я открыл глаза, она заговорщицки улыбнулась, сказала:
— Пошли. Только тихо. Если мы разбудим соседку, вони будет на весь этаж. Она и так меня терпеть не может.
— Давай лучше ко мне. У меня соседей нет.
— Зато у меня есть полбутылки красного чилийского… Если только эта сучка его не высосала. Не должна, я спрятала… Да и не хожу я по ночам к незнакомым парням!
Аргумент был более чем убедительный. Я засмеялся.
— Ну что ж, пошли к тебе.
— Гвоздь?
— Тут я.
— А ты правда такой, как я думаю?
— Нет, скорее всего.
— Зачем ты врешь?
— Чтобы распалить твое любопытство.
— А тебе это важно?
— Нет.
— Нет?!
— Мы сегодня все время говорим только «нет». Ни разу не сказали «да». Я решил не нарушать эту традицию.
— Вот же умник! И поэтому ты сказал «нет»?
— Точно.
— Ну ладно, можешь для разнообразия сказать «да». Так что для тебя это важно — распалить во мне любопытство?
— Да.
— Правда?
— Правда.
— Я тебе нравлюсь?
— Очень.
— Ты распалил мое любопытство еще в вагоне метро, дурачок…
А потом мы добрались до ее комнаты, застали соседку спящей тревожным сном, устроились на полу возле Белкиной кровати и в крошечном пятачке света от настольной лампы пили красное чилийское, громко шептались и хихикали, так что соседка недовольно ворочалась во сне, а мы от этого хихикали еще сильнее… Наконец, измотанные напряженным днем, алкоголем и магией июльской ночи, мы погасили свет и как были в одежде, повалились на кровать. Белка уткнулась носом мне в шею, левую ладошку положила на мою щеку и тут же заснула. Уставший беспомощный зверек, нашедший защиту на моей груди и под моим подбородком.
Я провел ладонью по ее волосам, они были очень сухие, пахли ромашкой и чуть-чуть полынью, они тянулись навстречу моим пальцам и едва заметно светились. В кромешной темноте комнаты я лежал, смотрел в невидимый потолок, как в бесконечность, слушал ровное посапывание Белки и наполнялся спокойствием и умилением. Я пытался понять, что же такое происходит? В жизни, которая была не моей, в этом безбрежном океане мутной холодной воды, меня окружавшей, вдруг показался маленький белый парус, удивляющий своей белизной, да и вообще — самим фактом своего существования. Малюсенькая яхта шла прямиком к моему острову, и я знал, что она хочет меня спасти. У меня были женщины — красивые, сексуальные, чуткие и заботливые, но ни с одной из них я не испытывал такого умиротворения. Может, потому, что они не нуждались в защите?.. С этими мыслями я погрузился в мерный глубокий сон.
— Гво-о-о-зди-и-и-к…
— М-м.
— Ты спи-и-и-ишь?
— Угу.
— Ладно, спи. Соня.
Я почувствовал ее палец на своем лбу, приоткрыл один глаз, спросил:
— Что ты делаешь? Белка хитро улыбнулась:
— Я тебя заколдовала. Я нарисовала на твоем лбу магический знак подчинения. Теперь ты мой.
— Нарисуй его на бумаге, я его запомню, а когда ты уснешь, то же самое сделаю с тобой.
— Я не могу, дурачок. Это же волшебный знак, каждый раз он другой.
<