Корни небес
Шрифт:
— Капитан уже шесть месяцев не видал свою красотку… — ерничает Бун, делая пальцами неприличный жест. — Он принес ей очень красивый подарок. Блестящую штуку… Ох, какую блестящую…
— Заткнись, Бун! — приказывает ему Дюран.
Бун делает вульгарный знак извинения и отходит назад, пятясь в поклоне, попахивающем издевательством.
— Добро пожаловать на станцию Аврелия, отец Дэниэлс, — говорит доктор Ломбар. — Принимать члена Церкви для нас честь и радость.
При слове «член» кто-то усмехается.
— В том, что касается радостей, мы можем предложить немногое, но чистую постель и вкусный
— Особенно учитывая тот факт, что это будет последний ужин, которым мы сможем насладиться в ближайшее время, — комментирует Дюран, снимая с себя стеганую куртку.
— А еще мы можем предложить горячий душ. Ну, почти горячий. Скажем, теплый.
— Это было бы потрясающе.
— Это и есть потрясающе.
— Извините за запах. Я…
— Мы привыкли, святой отец. Идемте, я покажу вам вашу комнату.
Я уже очень давно не спал в настоящей комнате. И тем более один, без храпа и астматического дыхания Максима, без запаха нашего белья, развешенного для просушки. Помещение большое, белое. В центре находится военная койка. Войдя, я сразу переставляю ее головой к стене. Сила привычки.
Окон нет. Свет идет из пластикового квадрата на потолке. В комнате стоит металлический шкафчик в две дверцы. На стене висит распятие.
Я сушу волосы.
Вместе с ключами от комнаты мне дали маленькое полотенце, которое я сейчас использую, и кусочек мыла, который на мгновение ввел меня в заблуждение. Но, поднеся его к носу, я убедился в том, что речь идет не о редком довоенном мыле, а о современном продукте, произведенном из ужасного жира, облагороженного, если можно так сказать, несколькими каплями выдохшихся приторных духов.
Я сказал себе, что привередничать нельзя. Что мыло есть мыло. Что важно — так это смыть с себя усталость и запах смерти. Тот самый запах, которым пропитают мою одежду перед тем, как мы выйдем отсюда.
Душ был чуть теплый и в холодном воздухе общей ванной практически не давал пара. Вместо этого пар шел из моего рта, пока я прыгал с ноги на ногу, чтобы поддерживать кровообращение. Я стоял один, голый в помещении с дырявыми стенами и двенадцатью душами в ряд, без каких-либо разделителей. Комнату освещала неоновая лампа. Трубы дрожали, время от времени ток воды прерывался, а возобновившись, был красноватым от ржавчины. «Но это душ, — говорил я себе, подставляя голову под струю чуть теплой воды, смывавшую мыло с моих волос, — душ!»
На ночном столике лежит какая-то книга. Я ожидал Евангелия, но это было руководство по выживанию в экстремальных условиях. Одна из тех книг, что использовались, когда мир был богатым, мирным и человечество развлекалось, читая о том, как освежевать и приготовить крысу или поймать таракана…
Я открываю книгу. Она принадлежала человеку по имени Массимо Оливьеро. Книга в хорошем состоянии, хотя последние страницы испорчены водой или какой-то другой бесцветной жидкостью. Некоторое время я листаю ее. Когда дохожу до части, в которой рассказывается о том, как сделать кастрюлю из березовой коры, раздается стук в дверь.
— Минутку, — отвечаю я, заканчивая тереть голову полотенцем, — иду.
Я открываю, и в дверном
— Идемте, нас ждут на ужин.
Уже много лет я не ел так хорошо.
И больше двадцати лет не пробовал свежей рыбы.
Когда я увидел ее в своей тарелке, то подумал, что это чудо.
— Идея одного из наших техников… — улыбаясь, говорит Адель с французским акцентом, кажущимся теперь таким экзотичным. В ней самой тоже есть нечто экзотическое: восточный разрез глаз, тонкие черты лица…
— …Он прочел книгу одного англичанина, старую иллюстрированную книгу, в которой объяснялось, как создать самообеспечивающую фабрику. Она была написана так хорошо, что даже ребенок справился бы. К сожалению, в нашем случае практические возможности были весьма ограничены, учитывая, что на открытом воздухе выращивать ничего нельзя, а сельскохозяйственных животных у нас не было вовсе… Но со временем удача улыбнулась нам. В подземном водохранилище мы обнаружили нескольких карпов, неизвестно как там оказавшихся. Так мы смогли создать емкости для отстаивания воды и ввести рыб в продуктивный цикл. Мы их почти никогда не едим, только по случаю какого-нибудь важного события. Как ваше посещение, например.
— Мне это не кажется таким уж важным событием.
Адель вздыхает:
— В этих стенах ни разу не было мессы. Лично я, простите мне мою откровенность, и не чувствую в ней необходимости, но остальные — да. Почти все. Так что я подумала…
— Вы хотите, чтобы я провел мессу?
— Да.
— С удовольствием.
— Тогда потом. А сейчас давайте ужинать.
К рыбе подаются вареные овощи: картошка, морковка и какие-то острые коренья. За ними следует блюдо нежного и сочного мяса с гарниром из риса. Рис в вакуумной упаковке, как мы смогли убедиться в наших подземельях, хранится гораздо дольше, чем указано на пачке.
Я так давно не ел мяса, что от первого куска у меня практически захватывает дух, настолько оно вкусно. Я смакую его с наслаждением. Судя по вкусу, это свинина. Я недоумеваю, отчего жители этого места так грустны. Все они сидят с опущенными глазами, почти не притрагиваются к еде, а выглядят такими тощими…
Дюран и его солдаты, напротив, работают челюстями так, как будто готовы съесть все вместе с тарелками.
Я поворачиваюсь к Адель, чтобы спросить, почему люди не едят, и на секунду ловлю на ее склоненном над тарелкой лице жадное выражение. Это лишь один миг, и не исключено, что все дело в игре света, потому что как только она замечает, что на нее смотрят, Адель резко меняет выражение лица и улыбается мне.
— Вы хотели спросить меня о чем-то, святой отец?
— Я, ну, да…
Но я не решаюсь задать вертящийся у меня на языке вопрос. Вместо этого я сочиняю на ходу.
— Я хотел спросить, что это за странный мешок лежит на крыше здания?
Этот вопрос явно успокаивает доктора Ломбар.
— Ах, мешок. Эта идея пришла нам в голову, когда мы рассматривали старые фотографии. Наша станция питается энергией, производимой этим мешком. Он раздут от метана, который вырабатывает наша… фабрика. Горючее из биомассы или вроде того. Я совсем не инженер.