Корни небес
Шрифт:
— Что это? — спрашиваю я его. — Для чего она служит?
— Это компьютер, регулирующий перемещение топлива из метанового мешка в обогревающее устройство. Без него за несколько часов пропадет свет и отопление… Вопрос одного, максимум полутора дней. Потом это место станет холодным, как могила…
— У вас нет печей?
— Есть, конечно. А что нам в них жечь? Они газовые!
У человека исступленный взгляд. Микеланджело мог бы использовать его как модель для одного из пророков Сикстинской Капеллы. Пророка несчастья. [42]
42
Судя
— Кто это мог быть? — как и Дюран, спрашиваю его я.
Человек качает головой:
— Только сумасшедший.
— А следовательно?
— Следовательно, любой из нас. Здесь, на станции Аврелия, мы все сумасшедшие, вы не знали? Все! Мы все сумасшедшие! Все мы вкусили плод древа познания добра и зла и обезумели. Кто вам сказал, что это сделал не я? Я лучше всех знаю эту часть станции и…
Голова человека разлетается на красные куски мяса и белые с серым осколки. Часть лица, как маска, отделяется и шлепается о стену с ужасным звуком. Остальное тело — туловище, болтающиеся руки — медленно опускается на пол.
Бун стоит, опираясь на дверной косяк, и дует на ствол своего автомата, как бандит с Дикого Запада.
— Минус один, — ухмыляется он.
— Идиот чертов! — кричит капитан Дюран, врываясь в комнату. — Зачем ты его застрелил?
— Он практически признался.
Я мотаю головой.
— Он только сказал, что это мог быть кто угодно, — поправляю я его.
Дюран смотрит на Буна с отвращением.
— Мне стоило бы отправить тебя под трибунал. А ты ведь знаешь, как действует военное правосудие при военном положении, правда? Ты, я и пуля.
— Jawohl, mein F"uhrer! [43]
— Пшел отсюда, идиот!
— Вы его не накажете? — удивленно спрашиваю я Дюрана.
— За что?
— Как это «за что»? Он только что хладнокровно убил человека!
Капитан пожимает плечами:
— Меньше чем через два дня это место превратится в огромную могилу. Тот, кто сделал это, хотел покончить с собой. И, сделав это, забрал с собой всех остальных. Если этот человек виновен, тем лучше. Но это все равно ничего не меняет. Они все обречены.
43
Так точно, мой фюрер! (нем.).
Я испытываю желание заговорить с ним об исповеди жены диакона. Но удерживаюсь от этого.
— Почему вы говорите, что они обречены? Они могут пойти в Новый Ватикан.
— Ах да! И как же? Нам понадобились часы, чтобы доехать сюда на санях. А им придется идти пешком. У них бы это заняло не меньше трех дней. Никто из них не выжил бы. Им лучше оставаться здесь. Оранжереи, конечно, жаль. Приятно было время от времени есть свежую еду. Но ничего не поделаешь.
— Ничего
— Вопрос точки зрения. Некоторые думают по-другому.
— Что скажет кардинал Альбани, если вы оставите их умирать?
Дюран разражается смехом.
Это очень неприятный смех.
— Альбани ничего не знает об этом месте. Это мы обнаружили его. Оно наше.
— Ваше?
— Военный аванпост. Под нашим контролем. И в нашем распоряжении. Смотрите на это как на… протекторат. Мы обеспечиваем их безопасность. И свое молчание…
— Молчание о чем?
— Это не ваше дело, священник.
— До вчерашнего дня вы называли меня «святой отец».
— Вчера было вчера.
Я указываю на машину. Дым становится все гуще. Открытые язычки пламени, мизерные, но угрожающие, начинают появляться в черноватой дымке.
— Вы бросите ее так?
— Это не наша проблема. Идемте со мной, святой отец.
— А если я не захочу?
— Можете оставаться здесь, — отрезает Дюран, поворачиваясь и выходя из комнаты.
Столовая похожа на загон для скота. Такое впечатление производят покорные лица жителей и то, как гвардейцы присматривают за ними, словно пастухи за стадом.
Их собрали в центре комнаты. Среди них нет ни жены диакона, ни доктора Ломбар.
Три швейцарских гвардейца — Диоп и двое итальянцев — держат всех под прицелом своих автоматов.
Это не собрание.
Это перекличка заключенных.
Я инстинктивно, как будто мои ноги сами решили за меня, присоединяюсь к гражданским, стоящим в середине комнаты.
Дюран легким движением запрыгивает на стол. Он садится на корточки, держа руки за спиной и рассматривая своих пленников одного за другим. Он не произносит ни слова, пока в зал не входит красавица Адель Ломбар.
Я жду, что она присоединится к нам в середине зала. Вместо этого она при помощи капитана забирается на стол. Это разочаровывает меня.
Они с Дюраном обмениваются тревожным взглядом. Потом она обращается к пленникам:
— Капитан рассказал мне, что произошло в отопительном отделении. Это ужасно. Безумно. Кто-то сломал компьютер, регулирующий температуру. Вы понимаете, что это значит? Это верная смерть для нашей общины. Ее уже не спасти. Кто бы это ни был, наша судьба решена.
Сопровождаемые грохотом металла, Егор Битка и сержант Венцель входят в комнату, таща тело, которое затем кидают на пол, где оно остается лежать неподвижно, как тряпичная кукла.
— Мы поймали эту шлюху в подземной кладовке, — радостно объявляет сержант, — она пыталась покончить с собой.
Он показывает запястья женщины, кое-как перебинтованные грязной изодранной тряпкой.
— И посмотрите, что было у нее в кармане, — улыбается Венцель.
Он победоносно показывает отвертку и разводной ключ. Он ржавый.
Дюран спрыгивает со стола.
Какой-то человек отделяется от группы гражданских. Он становится на колени рядом с женщиной. Это ее муж, диакон Фьори.