Коробейники

Каштанов Арнольд Львович

Стукнул в дверь и вошел парень из 305-го. «Ну как, еще ды­шишь?» Нижнетагилец рассвирепел: «Что вам тут, цирк?» Парень подошел к нему, уперся в плечо и ягодицу. «Спокойненько... Раз, два... главное, не волнова...» — «Отойди! — заорал нижнетагилец.— Михалыч! Убери его! Я сейчас... Нет, дальше не пойдет».— «Ну что ж,— сказал парень.— Если целиком не получится, придется разби­рать его на части». Нижнетагилец лежал теперь лицом к стене и чередовал кряхтение с ругательствами. В дверь снова стукнули. Во­шла землячка. В безрукавке и джинсах, высокая, узкая и плоская, она походила на нескладного школьника. «Я не помешаю?» «Ты опоздала»,— сказал парень. Кончики его усов трагически опустились. Девушка остолбенела: «Как опоздала?» —

«Как опоздала... Не знаешь, как опаздывают? Опоздала. Все уже».— «Что... все?» — «Все. Отмучился».— «Вытащи подушку,— велел нижнетагилец Юшкову. Незаметно для всех он повернулся на живот.— Слушайте, братцы, проваливайте-ка вы уже по домам. На вечерние сеансы дети не до­пускаются».— «Мне кажется,— парень ничуть не смутился,— нас здесь не любят».— «Извините,— сказала землячка.— Выздоравли­вайте». Вышла, не показав, что оскорблена. Парень подмигнул и скрылся следом.

Однако успокоиться нижнетагильцу не дали. Едва Юшков вклю­чил утюг, появились одесситка и Аркадий Семенович. Нижнетагилец отвернулся к стене. Шея его и щека стали красными. А тут еще Юшков пошутил некстати: «Григорьич, регулятор ставить на шерсть?» Нижнетагилец взорвался: «Ты это, понимаешь, кончай!» — «Зачем же нервничать,— ласково сказала одесситка.— Сейчас мы вас полечим».— «Вы что, доктор?» — «Да, я доктор. Для вас я доктор». На это нижнетагилец не нашел что возразить. Аркадий Семенович вмешался в разговор: «Я по себе знаю, Грирорьич...» Все, чего ниж­нетагилец не мог высказать женщине, он в полный голос выложил Аркадию Семеновичу. Лицо одесситки сразу стало брезгливо-холодным. Юшков сказал: «Товарищ, сами понимаете, за свои слова не отвечает. Ну а с утюгом я уж тут справлюсь».

Гости ушли. «Наряды каждый день меняет,— сказал нижнета­гилец. Он чувствовал себя виноватым.— Дети взрослые, а она...» «Лежи тихо! — прикрикнул Юшков, массируя его утюгом.— Надое­ло». Нижнетагилец замолчал, не шевелился, только иногда, заводя руку за спину, показывал, куда направлять утюг. Потом кое-как по­вернулся на спину и замер. Юшков разделся и лег. Не спалось. Со­сед тоже не мог заснуть, все вздыхал и тихонько ругался под нос. «Когда в следующий раз нарвешься на пиво, хватай, сколько смо­жешь унести,— подвел он наконец итог своим грустным размышле­ниям.— Оно мне как снотворное. Причем без рецепта».

Следующий день был выходным. Юшков несколько раз просы­пался утром и, пугаясь предстоящей скуки, снова засыпал. Наконец в десять часов он сел в кровати. Сосед ожил. Сновал по комнате в таинственной важности, молчаливый и сосредоточенный. Видимо, ему приснилось, что он стал деловым человеком. Гладил рубашку, сорвал утюгом пуговицу. Пуговица покатилась по полу. Юшков по­добрал ее и спросил: «Далеко собрался?» «В Горск»,— бросил нижнетагилец все c той же таинственной важностью и сел пришивать пуговицу к рубашке.

Он выглядел таким деловым и трезвым, что Юшков фыркнул. Натянул брюки, вышел на балкон. Прошли внизу одесситка в ши­рокополой шляпе и Аркадий Семенович. Появились усатый из 305-го номера и землячка в джинсах. Усатый увидел Юшкова и по­махал ему. Девушка тоже заулыбалась и помахала. У нее были тон­кие руки с большими кистями. «Искупаться не хотите?» Оказывается, где-то здесь было озерцо.

Нижнетагилец драил туфли. Юшков спросил: «Ну а в Горске что?» — «Посмотрю».— «Что там смотреть?» — «Рынок посмотрю». Оставаться одному не хотелось. Они долго ждали автобуса, едва забрались в него и ехали в давке и духоте. Все полчаса дороги ниж­нетагилец ворчал на какого-то мальчишку, а когда за того вступи­лись, переругался со всеми вокруг.

В Горске ничего интересного не увидели. Забрели в промтовар­ный ларек на окраине, нижнетагилец сказал: «Смотри, какие туфли. В таких вот дырах иногда можно нарваться на отличные вещи. По­кажите, девушка».

Сонная тетка за прилавком, нисколько не обманутая его уверен­ным тоном, швырнула мятую коробку

с женскими туфлями, а один из покупателей, глазевший на полки в мучительном раздумье, про­тиснулся поближе и стал наготове: может быть, и ему надо хватать, пока не поздно. Юшков увидел, что товар залежалый, и сказал об этом. Нижнетагилец криво усмехнулся: «Много ты понимаешь... Де­вушка! Тридцать седьмой есть?»

Тридцать седьмой был. Нижнетагилец подумал и отступил с че­стью: «Черт, не помню точно размера, а так бы взял». Потолкались на рынке, заходили во все магазинчики, которые попадались на гла­за, и ничего не купили. Пообедать тоже не смогли: в столовой ниж­нетагилец поскандалил из-за грязных вилок, потащил Юшкова в другую, но другая оказалась закрыта. Вернулись в Черепановск раз­драженные, устали, а тут еще обнаружилось, что в гостинице нет холодной воды. Юшков повалился на кровать и сказал: «Зря я тебя вылечил. Лучше бы ты пластом лежал». «Да,— согласился нижнета­гилец.— Тут ты не подумал».

Он вскоре захрапел. Юшков старался не раздражаться, но не мог. Поднялся и вышел на балкон. Внизу прошли поливочные ма­шины, и запахло свежестью. То ли облака, то ли клочья мартенов­ского дыма тянулись с запада. Быстро темнело. Новый микрорайон, в котором жила Ирина Сергеевна, уже плохо различался в сумер­ках.

Он вспомнил, как она стояла у лестницы, загадочно поглядывая на него, ждала от него чего-то, а он молчал. Он опять, наверно, со­вершил глупость. Одну из тех, которые делает всю жизнь и при этом каждый раз говорит себе, что ошибся случайно, что ему не хватило опыта, чтобы поступить правильно, но, мол, теперь он уже научен и больше подобной ошибки не сделает. Однако ошибки по­вторяются, и постепенно становится ясно, что это не ошибки вовсе, а что-то неотделимое от него, Юшкова, присущее ему, от чего он никогда не сможет избавиться и что всегда будет определять его судьбу. Так что если не можешь сломать себя до конца, то лучше, наверно, и не пробовать, чтобы не терзаться одновременно и том­лением по упущенному и виной.

Лучше признаться честно, что занялся не своим делом, и уйти. Есть рессорный завод, куда его звал Буряк. Может быть, туда еще не поздно. Командировку он доведет до конца и вернется победите­лем, однако впредь Лебедеву в таких делах придется обходиться без него. Ирину Сергеевну ему видеть не надо; ничего хорошего из этого получиться не может.Знакомый его в мартеновском цехе, высокий однокурсник Ири­ны Сергеевны, был заместителем начальника цеха. Звали его Игорем. В понедельник Юшков принес ему в кабинет завернутые в газету две банки растворимого кофе и положил на стол. «Что это?» — не понял Игорь. «Взятка». «Между прочим, мне ни разу в жизни еще не давали взяток». «Мне тоже»,— сказал Юшков. Игорь полюбопыт­ствовал, что в свертке, пожал плечами: «А за что?» «Ты что, кофе не любишь? Мне нужно знать, когда пойдет хромистая сталь».— «Пони­маю. Побеждает тот, у кого лучше информация. Так это я тебе и без взятки сделаю».— «А вдруг забудешь?» Однокурсник Ирины Сергеевны небрежно поинтересовался: «Что ж ты с Ириной контакта не заведешь?» «Так не заводится». «Не заводится, говоришь? — Игорь не сумел скрыть своего удовольствия.— Со всеми она так сурово или только с тобой?» «Да что-то я не замечал особого к себе отноше­ния». Юшков уже знал, чем он может порадовать Игоря.

Тот все-таки отстранил сверток: «Спрячь назад, пока никто не видел. Я против тебя ничего не имею, но вообще за такие номе­ра...» — «А ты научись варить сталь,— сказал Юшков.— Тогда мне не придется ездить с подарками».— «Так, выходит, я виноват?» — «А кто, я?» — «Черт,— Игорь хмыкнул.— Не хотел бы я быть на тво­ем месте. Сколько тут банок, две? Беру с условием — за деньги».— «А вот это условие мне не подходит. Я за них не платил».— «На улице нашел?» Юшков рассказал, как его снаряжали на заводе. Игорь изумился: «Скажи, как это делается!.. Но я беру только за деньги».