Король-Демон
Шрифт:
Мы покинули Полиситтарию через пять дней после того, как я был отстранен от должности, – как только Синаит пришла к выводу, что Кутулу сможет перенести долгое путешествие.
До прибытия смены мои обязанности, а также обязанности принца-регента должен был исполнять домициус Биканер. Он дважды пытался заговорить о том, что произошло, но я ему не отвечал. Мы оба были солдатами, принесшими присягу. Домициус приказал Красным Уланам сопровождать нас с Маран, а также нашу свиту до самой Никеи. По прибытии в столицу я терял право как на телохранителей, так и на свиту, выделенную мне императором. Однако Карьян заявил, что, несмотря ни на что, останется со мной. Я пытался убедить его, что это невозможно: он числился в списках Юрейских Уланов и должен был вернуться в полк, к своей обычной службе.
– Я
И снова решение нашел Биканер. Карьян был отряжен ко мне для «выполнения специальных поручений».
Тело принца Рейферна, обработанное бальзамирующим заклинанием, было обернуто в черные шелка. Траурный катафалк ехал во главе нашей колонны, следом за дозором. За ним двигался экипаж, в котором везли еще не оправившегося от ран Кутулу.
Я хотел уехать скромно, без торжественного прощания, но это оказалось невозможно. 17-й Юрейский Уланский полк и 10-й Гусарский полк в парадной форме выстроились во внутреннем дворе замка, и, когда мы с Маран появились на крыльце, нас встретили торжествующими криками, словно была одержана важная победа. Солдаты долго не могли успокоиться.
Сглотнув подступивший к горлу комок, я подошел к домициусу Биканеру. Мне казалось, что сейчас должны были прозвучать торжественные возгласы в честь императора. Поджав губы, тот кивнул и отдал соответствующее приказание. Солдаты повиновались, однако в их криках не было искренности.
Наши кареты и повозки направились к городским воротам. Улицы Полиситтарии словно вымерли. Каллианцы прятались по домам, предчувствуя неизбежную расправу.
Быстроходный пакетбот «Таулер», на борту которого мне приходилось бывать в лучшие времена, ожидал нас в Энтотто. Вместо обычных пестрых флажков на нем были подняты черные траурные знамена. Мы были единственными пассажирами. Как только тело принца Рейферна было внесено на борт, «Таулер» поднял паруса и взял курс на север, спускаясь по реке Латане к Никее.
У причала в Никее тело брата императора встречала скорбная процессия. Вся столица была одета в траур. А что касается нас с Маран – мы оказались никому не нужны. Не было ни посланника от императора, ни почетного караула, полагающегося трибуну, ни друзей, которых, как нам казалось, у нас было много.
В городе у нас было два дворца: один у самого берега реки, принадлежащий Маран, – подарок от семейства Аграмонте к ее первому замужеству, и огромный Водяной Дворец, пожалованный мне Тенедосом после того, как я возложил на его чело императорскую корону. Я собирался обосноваться в загородном особняке, но Маран решительно покачала головой.
– Ни в коем случае, – сказала она. – Возможно, кто-то считает, что мы опозорены, но мерзавцы не посмеют отобрать у нас подарок императора! Мы отправляемся в Водяной Дворец!
Я не стал обращать ее внимание на то, что одним из «мерзавцев» является сам император Тенедос, – Маран сама это прекрасно знала. Какое имело значение, что она предпочитала думать иначе?
На улицах столицы было непривычно пустынно. Все таверны были закрыты; редкие прохожие торопились укрыться в домах. Вообще Никея – город красок, смеха и музыки. Но сейчас она была не похожа на себя.
Раз скорбел император Тенедос, все королевство должно было быть в трауре.
Сперва, когда мы только приехали в Водяной Дворец, мне показалось, что Маран была права. Многочисленные слуги встретили нас как героев, вернувшихся с победой. Если кто-то и слышал о том, что я впал в немилость, то не подавал виду. Но через несколько дней я пришел к выводу, что Маран совершила ошибку.
Водяной Дворец имеет чудовищные размеры. Он был построен для того, чтобы в нем развлекался Совет Десяти. Вода из протекающей поблизости реки Латаны закачивалась насосами в искусственное озеро, устроенное на вершине соседнего холма, а затем стекала сотней с лишним ручейков, струй и потоков, низвергаясь водопадами, взмывая вверх из фонтанов, и наконец заканчивала свой путь в прудах, окруженных обширными садами Эти сады были засажены самыми разнообразными травами, кустами и деревьями, привезенными отовсюду, начиная с высокогорных джунглей на границе со Спорными Землями и до оранжерейных орхидей из Гермонассы и речных растений Никейской дельты. Растения, чужие для наших мест, поддерживались с помощью магических заклинаний, убеждавших их, что они находятся в своих родных краях. Повсюду в тенистых аллеях и на открытых лужайках стояли скульптуры всех стилей и направлений, от величественных изваяний богов до непристойностей, от которых глаза лезли на лоб.
Во дворце постоянно толпились разодетые дамы и кавалеры из высших слоев нумантийского общества, жаждущие мир посмотреть и себя показать. Но сейчас он казался пустынным. На извивающихся между деревьями дорожках можно было изредка наткнуться на слугу или садовника, поддерживающего в садах безукоризненный порядок. Безлюдный в хмурую осеннюю погоду, огромный дворец был идеальным местом для того, чтобы предаваться грусти.
Если быть честным, Маран приходилось гораздо хуже, чем мне. Скучая в бескрайних поместьях Аграмонте, она приехала в Никею в поисках знаний, свободы и новых мыслей. Поскольку ее семейство принадлежало к самым древним родам Нумантии, а Маран обладала как ослепительной красотой, так и незаурядным умом, скоро о ней заговорила вся столица. Но сейчас никто не навещал нас в Водяном Дворце, а когда она сама отправлялась в гости, то или хозяев не оказывалось дома – по крайней мере, так докладывали слуги, – или визиты проходили в атмосфере неловкости и были краткими. Даже лучшая подруга Маран, Амиэль Кальведон, тоже, по слухам, покинула столицу, перебравшись вместе с супругом в одно из поместий на берегу Латаны. Жена высказала предположение, что Амиэль, прознав о нашей опале, отвернулась от нас подобно остальным. Я ответил, что этого не может быть: Амиэль живет сама по себе, не обращая внимания на то, что говорят и делают окружающие. Но, по-моему, я не переубедил Маран.
Отчасти я разделял ее боль, и не только из чувства солидарности. Я сам был огорчен подозрительным отсутствием своих былых боевых друзей. Порой мне приходили мысли, как долго нам суждено оставаться в этом сером мире за гранью существования. Сезон? Год? Вечность?
Высунувшись из своей пещеры, нимфа улыбнулась. Улыбнувшись в ответ, я вдруг ощутил, что промок насквозь. У меня за спиной послышался смех – не соблазнительные колокольчики нимфы, а резкий скрежещущий хохот. Вскочив на ноги, я схватился было за меч, которого не было. Но тут из-за большого декоративного папоротника вышел смуглый мужчина. Его борода была всклокочена, непокорные кудри торчали во все стороны, а нос, кривой от рождения, впоследствии был еще больше обезображен в бесчисленных драках. Одет он был как разбойник с большой дороги. На боку у него висел меч в ножнах, а рядом – большой кинжал.
– А, симабуанец, – проворчал мужчина. – Сидишь тут, предаваясь жалости к самому себе, да? Поделом тебе, черт побери, – не доверяй королям и прочему дерьму.
Это был Йонг, наверное старейший из трибунов. Уроженец Кейта, он был наемным солдатом, охранявшим наше посольство в Сайане. Там я и провидец Тенедос познакомились с ним. Подобно большинству хиллменов, Йонг был прирожденным убийцей, но, в отличие от многих, он умел командовать и, что очень важно, подчиняться.
– Я слышал, все твои собратья по оружию наложили в штаны от страха. Ни у кого не хватило смелости заглянуть к тебе в гости. Они боятся, как бы император, усомнившись в их верности, не нашлепал им по заднице, а? Давным-давно я как-то сказал, что хочу узнать больше о чести. Но сейчас, наверное, я уже узнал все, чему можно было научиться в Нумантии. Наверное, пришла пора возвращаться в родные горы. А ты что скажешь, симабуанец? Может, лучше бросить все это дерьмо, повернуться к Нумантии задницей и стать хорошим воином в моей шайке?
Йонг избрал для себя нелегкий путь узнать, что такое честь. Он отступал вместе с нами во время того страшного бегства из Сайаны, потом занимался тем-сем в Никее вместе с такими же сомнительными дружками до тех пор, пока не началось восстание Товиети и не взбунтовалась провинция Каллио. Вот тогда оказались востребованы его своеобразные дарования. Йонг возглавил штурмовые отряды, постоянно беспокоившие противника. Вскоре он был произведен в генералы, а затем, после победы над Чардин Шером, Тенедос провозгласил его одним из первых трибунов.