Король и спасительница
Шрифт:
Последний, кажется, чувствовал себя неплохо: несмотря на свои декларации, стянул у меня два бутерброда (причем молча и не спросив разрешения), запил все это каким-то наколдованным напитком, переколдовал домашний костюм на свою бежевую пышную рубашку и джинсы и, простучав чем-то подбитыми каблукастыми ботинками по мраморному полу, встал у окна и принял позу а-ля скучающий дворянин: скрестив руки на груди и откинув голову.
— Скучно тебе, да? — спросила я, стараясь скрыть надежду в голосе. — Тяжело все-таки так долго дома сидеть.
Король поднял брови.
— Скучно? Это простолюдины подвержены подобному чувству, мы же — нет. Скучно наедине со своими мыслями может быть только низкому плебею, мысли которого примитивны даже для него самого.
Я скривилась, почувствовав от этой фразы такой мерзкий привкус во рту, что даже отложила бутерброд, и сказала:
— Ну тогда, Лид, никакая я не высокородная, о чем тебе всегда и говорила. Я то и дело скучаю: мне хочется куда-то пойти, чего-то делать, а не сидеть дома.
Король слегка улыбнулся.
— Склонность искать занятие поинтереснее присуща всем, в том числе и мне, но мы отличаемся большой выдержкой, которая воспитывается в нас с детских лет. К тому же у меня была хорошая, скажем так, практика…
— Какая практика? — не поняла я.
— Ну, я ведь, собственно, провел много лет в виде статуи, прежде чем ты меня нашла.
— И что? Разве ты был в сознании?
— Конечно, — король аж удивился, — я просто не мог ни двигаться, ни говорить, но думать мог свободно.
Я содрогнулась, представив себе, О ЧЕМ можно думать в таком положении, но тут же вспомнила, что к королю не стоит подходить с человеческими мерками. Но язык мой уже начал говорить и выпалил:
— Кошмар какой! Разве не могли те, кто тебя заколдовывал, отключить твое сознание?
— Могли, конечно, но ведь их замысел и заключался как раз в том, чтобы оставить меня бодрствующим в качестве мести, — Лид, говоря это, даже плечами пожал, настолько, видимо, это казалось ему само собой разумеющимся.
— Вот сволочи! — не выдержала я. Король презрительно махнул рукой, сверкнув перстнем при свете люстры:
— Плебеи. Они думали, что высокородного человека можно испугать их примитивными наказаниями. Я же говорю, что скука мне и так была не слишком знакома, а уж за годы, пока я был заколдован, она и вовсе исчезла бесследно.
Я отложила учебник, тоже подошла к окну и оперлась на подоконник напротив короля.
— Да, Лид, хоть мне твоя болтовня о высокородных и плебеях уже поперек горла, извини, стоит, но ты действительно необыкновенный человек. Другой бы на твоем месте просто свихнулся бы, да и все!
— Свихиваться было бы нецелесообразно, — объяснил король, постукивая пальцами по стеклу, — это то же самое, что наказать самого себя — этого-то заколдовавшие меня люди и добивались.
— Причем тут целесообразность, когда крыша едет?
— Что?
— Ну, идиома такая. Это значит, с ума сходишь.
Король вдруг рассмеялся, негромко и отрывисто. Смех у него, слава богу, был не королевский, презрительно-снисходительный, а обыкновенный человеческий.
— Хорошая идиома. Я ее запомню. Отвечая же на твой вопрос, конечно, когда крыша уже съехала, целесообразность тут ни при чем, но она же не может съехать сразу. Поэтому даже плебею вполне доступно принять меры, чтобы крыша не съезжала слишком уж далеко.
— А чего делать-то? — помотала я головой в усилии понять. — Я как представлю, что я заколдована, все понимаю, но не могу пошевелиться… А видеть и слышать ты мог?
— Конечно, нет.
— Ох, — содрогнулась я, — еще и видеть и слышать не могу, и нет почти никакой надежды, что меня кто-то когда-то спасет, и я, может быть, буду сидеть так вечно…
Король внимательно посмотрел на меня, и впервые в его коричнево-серых глазах появилось что-то вроде беспокойства.
— Знаешь, Соня, думаю, не стоит тебе развивать эту тему, а то крыша, как ты выражаешься, съедет у тебя прямо сейчас. Тебе еще долго нужно будет изгонять из сознания плебейские чувства, не стоит делать это сразу.
— Ладно, ладно, — пробормотала я, утирая пот со лба, — просто у меня хорошее воображение.
— Ну и что, у меня тоже, — вдруг отозвался он, — но я не понимаю, что ты так беспокоишься. С тобой ничего подобного не случалось. Или ты боишься, что случится? Вероятность этого практически нулевая.
— Ну при чем тут я! Я просто представила, что ты чувствовал, и ужаснулась.
— Интересная у вас всех манера, — сказал Лид задумчиво, — пытаться что-то чувствовать друг за друга. — Никак не пойму, в чем здесь смысл: вы же не эмпаты, насколько я понимаю.
— Это называется сострадание, — сказала я. — Ясное дело, ты не знаешь, что это такое.
— Действительно, — согласился король, наклонив голову. Глянув на меня сквозь завесу упавших на лицо светло-русых волос, он поинтересовался:
— Ты можешь попробовать мне это объяснить?
— Ну, — вдохновилась я, — для начала скажи, есть ли какой-то человек, к которому ты испытываешь… Не будем о любви, это смешно, но хоть какую-то симпатию?
— На данный момент к тебе, как к своей спасительнице, — ответил он без колебаний.
— Спасибо… — вздохнула я. — Ну так вот: представь, что меня заколдовали так же, как до этого тебя. Что бы ты испытывал?
— Но тебя же не заколдовали как меня, — король сдвинул брови в явной попытке осмыслить что-то для него невозможное.
— Ну и что! — сказала я терпеливо. — А ты представь, что заколдовали! У тебя же типа воображение!
— Эта ситуация нереальна, — отрезал Лид, — а в нереальной ситуации мои предполагаемые ощущения тоже будут не более реальными.
— Уф. Ну не из окна же мне бросаться, чтобы проверить реальность твоих чувств!