Король моих мыслей
Шрифт:
Юлия от отравления поправилась, но теперь должна была несколько месяцев соблюдать строгую диету. У нас с Саней в комнате постоянно были угощения, присланные Александром или родными Сани, и Юлия почти перестала к нам заглядывать. Зато в общей комнате по-прежнему подсаживалась к нам с рукоделием, поболтать, и иногда менялась со мной и Саней украшениями к субботним танцам.
Как и ожидал Александр, Ирина стала подсаживаться ко мне в столовой, с рукоделием в общей комнате, на совместных занятиях. По его совету я не стала отказываться от её дружбы, мне и самой была приятна компания деликатной и вежливой леди. Если Саня всегда говорила то, что видела и что думала, то Ирина часто ограничивалась сдержанной улыбкой и меткой фразой.
По субботам я ходила на танцы. Меня приглашали разные кавалеры, я вела лёгкие светские беседы и получала ничего не значащие комплименты. Несколько раз, в разные дни, меня приглашал Эрик. Он вёл меня в танце кончиками пальцев, деликатно и отстранённо, но смотрел, как на утраченное сокровище. Ученицы, которые раньше потешались над вечно падающими заколками, теперь шутили над неизменной лентой преподавателя. Кто-то считал, что Эрик повязал её и забыл, иные считали, что он завязывал её, когда руки случайно оказались испачканы в клею, и теперь просто не может снять. Самые романтичные шептались, что это подарок от возлюбленной или память о погибшем друге. Когда меня втягивали в подобный разговор, я пожимала плечами и отвечала, что, возможно, лента просто нравится профессору?
Григорий ко мне больше не подходил, что немало меня порадовало и одновременно насторожило. К чему такая резкая смена поведения? Тем не менее, он продолжал присылать записки со строками из поэм, которые не подобает знать приличным леди, равно как и подарки. По моей просьбе Артемий и Яков все посылки от него отправляли обратно.
В тот день я сидела в кабинете Его Величества с вышиванием на облюбованном диванчике и украдкой бросала взгляды на Александра, любуясь его статью, разворотом плеч, гордо поднятой головой, решительными твёрдыми жестами, и улыбалась, слушая его голос. Иногда я ловила на себе его взгляды, полные нежности и чего-то ещё, мне непонятного. Меня это смущало.
Мысленно мы говорили о странностях в поведении Григория и расследовании попыток отравления. За Григорием с первой нашей с ним встречи велась слежка, но ничего подозрительного пока замечено не было, кроме того, что в свой выходной день он время от времени посещал даму лёгкого поведения. Я возмущённо фыркнула, Александр ласково улыбнулся. Что до расследования, то было несколько подозреваемых среди прислуги, преподавателей и учениц. Слуг опросили, после чего рассчитали или перевели в другие казённые заведения, с преподавателями провели беседы и приставили слежку. Человека, подслушивавшего у кабинета леди Амалии, так и не нашли. Что Александра тревожило, так это щит, достаточно сильный и поставленный непонятно кем. Для меня это тоже было загадкой. Как бы мне ни хотелось, в памяти всплыла ассоциация с профессором Джозефом, на что Александр меня успокоил, посоветовав просто поговорить с почтенным профессором напрямую.
В этот момент дверь распахнулась и, отвесив шутовской поклон до самого пола, коснувшись при этом пером на шляпе ковра, вошёл мужчина. Без предварительного оглашения, без приглашения. Не дожидаясь позволения, он поднялся и громко возвестил:
– Алекс, ты не поверишь, тут та-а-акое было! Милашка из посольства от северных соседей, которая вздыхала по тебе, внезапно оказалась в моей постели! Боюсь, она теперь постесняется и дальше оказывать тебе знаки внимания, уж прости.
Александр при появлении мужчины едва заметно напрягся. Моё сердце не успело тревожно ёкнуть при новости о поклоннице Александра, как я смутилась откровенным разговором, а через минуту уже улыбалась непосредственным речам мужчины. Он не ждал ответа, просто болтал обо всём, что видел вокруг.
«Мой шут. Не вздумай слушать его», – с непонятной интонацией произнёс Александр. Я послушно подняла шиты. Как я поняла из образов, мелькнувших в мыслях Александра, этот мужчина, шут, не раз его выручал из всевозможных ситуаций, но порой приходилось ставить его на место, когда он забывал, с кем говорит. С одной стороны, Александр был рад его видеть, как шебутного приятеля, с которым время от времени они проворачивали шалости и строили каверзы придворным. С другой стороны, почему-то именно сейчас его присутствие было нежелательно.
Шут стоял лицом к чуть напряжённому Александру, спиной ко мне, и я пока видела только его спину. Высокий, в нелепом костюме, который вроде и скроен по последней моде, но всё в нём было слишком. К примеру, сейчас при дворе были в моде кружевные манжеты, так у вошедшего мужчины они были слишком пышные и слишком широкие, и они смешно колыхались, как паруса на ветру, когда он слишком патетично взмахивал руками. При дворе набирали популярность мужские шляпы, которые полагалось в помещении снимать и держать в руках или отдавать слугам. Мужчина же и не подумал снять шляпу со слишком широкими полями, слишком длинным и слишком пышным пером. И зачем он надел чёрные перчатки? Решил таким образом оттенить кипельно-белые кружева? Да он одним своим видом высмеивал придворную моду!
Мужчина продолжал:
– Эх, знаю-знаю, ты был бы рад, если бы я похитил внимание твоего казначея, но тут, увы, я бессилен. Он непреклонен и всё своё служебное рвение готов отдавать только тебе! Ой, а это кто тут у нас? Такая милочка! Алекс, будь осторожен, такие леди очень быстро умеют повиснуть на чьей-нибудь шее, а твоя ценится особенно высоко, – шут обернулся, и я поняла, что мужчина не носил перчаток. Чёрным был он сам, целиком. С антрацитово-чёрного лица на меня смотрели пронзительные синие глаза, объёмные губы кривились в многозначительной заискивающей улыбке, а длине его ресниц позавидовала бы любая леди. Я вдруг поняла, что до неприличия прямо, во все глаза смотрю на мужчину. Темнокожего мужчину в придворном наряде, который говорит на нашем языке, как на родном, и при этом похабно мне подмигивает. Сразу вспомнились перешёптывания леди в укромных уголках о мужской силе темнокожих иностранцев, но я тряхнула головой, отгоняя подобные мысли. Мой страж придвинулся ближе, так, чтобы стоять между мной и шутом. Только вот никакого вреда тот наносить мне, судя по всему, не намеревался, а вступать в разговоры стражам не положено.
– Леди, как ваше имя? Хотя не говорите, не надо, я угадаю! У вас такие чудесные розовые щёчки! Роза? Нет? Тогда, вероятно, Светлана, вы так светлы ликом! Снова нет? Ой, скажу вам по секрету, бросайте того недотёпу, кем заняты ваши чудные мысли! Я гораздо лучше вашего кавалера, я остроумен, галантен и, чего таить, гораздо лучше в постели…
Тихий рык, стремительное движение, и не успела я охнуть, как Александр оказался передо мной, а шут отлетел сторону и с грохотом упал на один из столов, перевернув его. Бумаги разлетелись по полу. Я прижала руки ко рту. Шут, не спеша подняться, ошарашенно смотрел на Александра. Все в комнате замерли.
– Хоть жестом, хоть словом, хоть взглядом, хоть отголоском мысли ты позволишь себе хоть что-то в отношении этой леди, и я не стану сдерживаться, – тихо, но чётко произнёс Александр. Это он ещё сдерживался? Ох!
– И что тогда, убьёшь? – с кривой ухмылкой поинтересовался лежащий на полу, среди раскиданных бумаг, мужчина.
– Тогда смерть покажется тебе благом, – ещё тише ответил Александр. Судя по взглядам присутствующих, они такого никак не ожидали, но поверили каждому слову. Поверила и я.