Король Рока

Лей Тара

У меня было все, что я когда-либо желал.

Но все это не имело значения, потому что я ничего этого не заслуживал. Если бы не смерть Калеба, я, вероятно, довольствовался игрой на гитаре по ночам и выходным, в какой-нибудь местной группе, перепевающей каверы в барах. Я никогда не собирался вставать за микрофон. Никогда не верил, что у меня есть талант возглавлять крупные мировые турне, выступать перед пятьюдесятью тысячами кричащих поклонников.

Только после смерти Калеба я решил жить своей мечтой или пытаясь умереть. Я вылил свое горе на страницы, сочиняя песню за песней. Почитая его дух, я запел в микрофон. Я жил мгновениями,

когда под софитами выпускал свою печаль, свою ярость, свои сожаления. Я не был на его похоронах, но я чтил память Калеба каждым выступлением.

– Все будет в порядке, Делэни. Обещаю, – как докатился до того, что обещаю вещи, имеющие чертовски неплохой шанс их не выполнить? Несмотря на это, кивок Делэни заставил меня чувствовать себя лучше.

Копы толкнули меня вперед, по одному с каждой стороны. Оттолкнувшись от стены, Делэни последовала за нами в коридор.

– Куда вы его забираете? – спросила она.

Они назвали участок, хотя я знал, что это только вопрос времени, прежде чем меня экстрадируют домой. Несмотря на то, что они называли меня Шоном, они знали меня только как Шейна. Я был просто еще одной знаменитостью, которая слишком вольно обращалась с законом. Но копы на Родине, может быть, даже те, кто был на месте происшествия, годами ждали, чтобы добраться до меня. И я не могу винить их за это.

Мы вышли на улицу, и стало очевидно, что кто-то слил новость о моем аресте прессе еще до того, как наручники были обернуты вокруг моих рук. Улица была заполнена полицейскими машинами, их огни сердито вспыхнули на меня, репортеры и видео-операторы выбежали из фургонов новостных служб, как навозные жуки.

– Шейн, почему ты сбежал от своего преступления?

– Вы скрывали свою личность в течение многих лет?

– Ты убил своего друга?

Я отказался склонить голову, глядя прямо вперед, когда меня толкнули в заднюю часть полицейского автомобиля, отгоняемую двумя копами, которые не выглядели недовольными возможностью попасть в вечерние новости. Единственное, чего не хватало для их радостного настроения – это просьбы сделать селфи.

Проехали несколько кварталов и припарковались у обочины. Они открыли мою дверь, вытаскивая за локти. Больше света, больше камер, больше воинственных репортеров. Меня провожали через бурлящее, оглушающее море в полицейский участок. Люминесцентные лампы отражались от серых полов линолеума, которые, должно быть, были белыми, прежде чем их растоптали тысячи преступников. А теперь и я.

Я ожидал, что у меня снимут отпечатки пальцев, сфотографируют, обыщут. Вместо этого меня проводили в маленькую грязную комнату, окруженную, как я предполагал, двусторонними зеркалами. Мои наручники были сняты, и в комнату вошли двое мужчин в дешевых костюмах, а не офицеры в форме, которые привезли меня сюда.

– Должны ли мы называть вас «мистер Саттон» или «мистер Хоторн»?

Зови меня Трахнутым. По-королевски Трахнутым. Я пожал плечом.

– Шейн – будет нормально.

Они обменялись взглядом, который я даже не пытался интерпретировать.

– Мы из округа Кларк. Нью-Йоркские офицеры выполнили ордер, и мы просто ждем Ваших документов об экстрадиции, прежде чем вернуть Вас домой.

У меня нет дома.

– Вы будете оспаривать экстрадицию... Шейн?

Я откинулся на спинку шаткого стула, скрестив руки и притворившись, что сердце не ушло в пятки.

– Вам придется спросить моего адвоката.

Что-то

одновременно проворчав, они сели напротив меня, один из них открыл папку и достал свою ручку из прилагаемого блокнота.

– Итак, почему бы нам не начать. Расскажите о ночи...

Я прервал.

– Вы действительно думаете, что я собираюсь что-нибудь рассказывать Вам без моего адвоката?

Он пожал плечами, совсем не беспокоясь.

– Почему нет? Вы же говорили об этом с Майком Льюисом.

Эти ребята напомнили мне моего отца. Хулиганы, которые захватили свою цель и злобно ликуют. Я смотрел на них суженными глазами, ярость бушевала во мне. И тошнотворное чувство, что я сам накликал на себя беду.

Еще одна порция адреналина хлынула мне в желудок. Я приподнял подбородок.

– Адвокат.

Тот, что с ручкой, щелкнул ей и убрал обратно. Закрыв папку с хлопком, он повернулся к напарнику.

– Как долго мы ждали, чтобы добраться до мудака, который заставил хороших людей похоронить своего единственного сына, который даже ещё не начал бриться?

– Чертовски много времени.

Страх пронзил мое горло, такой густой, что я мог подавиться. Каким-то образом я заставил его спуститься вниз, с трудом глотнув и готовясь к сражению. Даже если это единственная битва, которую я могу выиграть, я, черт возьми, уверен, что не отступлю.

Раздался металлический визг, он отодвинул свой стул от стола, тут же повторил фразу коллеги. Его толстый смешок отскочил от цементных стен.

– Даа, я тоже. Чертовски много времени.

И именно столько времени прошло, пока не появился Гевин. Чертовски много времени.

Делэни

Страх пронзил меня, пока я смотрела, как офицеры сопровождают Шейна. Дышать стало труднее, голова кружилась от ужаса. Сцена казалась слишком знакомой. Мой отец тоже был уведен от меня в наручниках. За исключением того, что я могла тогда кое-что рассказать, чтобы это остановить. Могла. И не сделала. Но сегодня мои руки были связаны, как и руки Шейна.

Они повернули за угол, и я начала ругаться, вернувшись в комнату, выталкивая слова из своего рта в неустанной, бессмысленной потоке в поиске своего мобильного.

– Боже мой, Боже мой... – где он, черт возьми? Покопалась в сумочке, просмотрела каждую плоскую поверхность, сбросила покрывало с кровати. – Черт, черт, черт, черт, – я не помнила номер Тревиса наизусть. Или Гевина. Мне нужно найти свой телефон.

Подушки со стульев и дивана постигла та же участь, что и покрывало, опрокинув в процессе лампу. Где он? Нырнув на пол, я по-армейски ползала по люксу, заглядывая под все что можно. Боже мой, Боже мой. Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Шейн, Шейн, Шейн.

Не зная, где еще искать, я осмотрела разгромленную комнату, пока в уголках моих глаз не стало размываться. Беспомощная. Я чувствовала себя такой беспомощной. Рыдания разрывали меня насквозь, я села, обхватив руками живот, и раскачивалась взад и вперед. Боль обрушилась на меня, страхи забивали мой разум, делая комнату темной и тяжелой. Моя мать умерла. Моего отца посадили в тюрьму. Шейна увезли в наручниках. Все, кого я любила, были отняты у меня. С чего я решила, что с Шейном будет по-другому? После того, что я натворила, и, может быть, еще хуже – что я не сделала – заставило меня считать, что я заслуживаю любви?