Король замка
Шрифт:
— Она болела. У нее был постельный режим.
— Странно, что комнату для инвалида устроили на самом верхнем этаже дома. Слугам, наверно, пришлось попотеть… когда они ее туда заносили.
— Какая вы практичная, мисс. Обо всем подумали.
— Полагаю, слуги об этом тоже подумали. Но почему она считала себя узницей? Ей запрещали выходить?
— Она болела.
— Больные — не узники. Нуну, объясните мне. Я чувствую, что это важно… возможно, для Женевьевы.
— Интересно, какое значение это имеет для Женевьевы? К чему вы клоните, мисс?
— Говорят, чтобы все понять, надо все знать. Я хочу помочь Женевьеве. Хочу сделать ее счастливой. У нее не совсем обычное детство. Дом ее матери, замок… и все, что произошло потом. Это не могло не повлиять на ребенка… тем более, такого впечатлительного. Дайте мне шанс помочь ей.
— Я бы все сделала, чтобы помочь ей.
— Пожалуйста, Нуну, расскажите мне все, что знаете.
— Но я ничего не знаю… ничего!
— Франсуаза писала дневник! Вы не показали мне всех тетрадок.
— Они не предназначались для посторонних глаз.
— Нуну… другие тетради… в них более откровенные записи?
Она вздохнула, выбрала из связки ключей на поясе нужный и открыла буфет. Потом достала оттуда тетрадь и протянула ее мне. Я заметила, где она ее взяла. В стопке оставалась еще одна тетрадь — последняя, и я надеялась, что Нуну даст мне обе.
Но вторая тетрадь осталась лежать в буфете.
— Возьмите к себе в комнату, — сказала она. — Вернете, как только прочитаете. Обещайте, что больше никому не покажете.
Я пообещала.
Тон дневника изменился, теперь это были записи женщины, смертельно боявшейся своего мужа. За чтением меня не покидало ощущение того, что я роюсь в душе и мыслях покойницы. Но ее чувства и мысли непосредственно касались графа. Что бы он обо мне подумал, если бы узнал, чем я занимаюсь?
Но я не оставляла чтение. С каждым новым днем, проведенным в замке, правда становилась для меня все важнее.
«Сегодня ночью, лежа в кровати, я молилась, чтобы он не пришел. Один раз мне показалось, что я слышу его шаги, но это была Нуну. Она все понимает. Бродит у моей спальни… и молится за меня. Я боюсь его. Он это видит и не может понять, в чем дело. Другие женщины от него без ума. А я боюсь».
«Навещала папу. Он смотрит на меня так, будто хочет прочитать мои мысли, проследить за каждым мгновением моей жизни… Но это не все. «Как твой муж?» — спрашивает он. Я заикаюсь и краснею, потому что знаю, о чем он думает. Папа сказал: «Я слышал, у него есть другие женщины», а я ничего не ответила. Кажется, папа даже радуется слухам. «Дьявол позаботится о нем, потому что Бог заботиться о нем не станет», — сказал он, но вид у него был довольный, и я знаю, почему. Пусть будет все, что угодно, лишь бы эта грязь не коснулась меня».
«Нуну места себе не находит, она очень тревожится. Я боюсь приближения ночи, и мне трудно заснуть. Иногда я резко просыпаюсь, мне кажется, что кто-то зашел в комнату. У нас чудовищный брак. Стать бы снова маленькой девочкой и играть в детской! Но самое лучшее время было до тех пор, пока папа не показал мне свой драгоценный сундук… и пока не умерла мама. Если бы я могла остаться ребенком! Но тогда у меня, конечно, не было бы Женевьевы».
«Сегодня Женевьева впала в настоящую ярость. Она немного простужена, и Нуну велела ей сидеть дома. Тогда она заперла старушку в комнате, и та терпеливо ждала, когда я спохвачусь. Она не хотела выдавать Женевьеву. Мы стали бранить Женевьеву и пришли в ужас от ее буйства. С ней нет никакого сладу. Нуну очень расстроилась, а я сказала, что Женевьева похожа на свою бабушку».
«Нуну сказала: «Франсуаза, дорогая, больше никогда так не говори. Никогда, никогда». Она имела в виду мои слова о том, что Женевьева похожа на свою бабушку».
«Сегодня ночью я проснулась от страха. Мне снилось, что пришел Лотер. Накануне днем я видела папу, и, возможно, вернулась от него напуганной больше обычного. Лотера в комнате не было. Зачем ему приходить? Он знает, что мне невыносима сама мысль о его приходе. Он больше не пытается переубедить меня, потому что я ему безразлична. Уверена, он бы с радостью отделался от меня. Вот и во сне я не ждала от него пощады. Это был страшный сон. Заглянула Нуну. Сказала, что еще не успела заснуть и услышала, как я ворочаюсь с боку на бок. Я призналась: «Я не могу спать, Нуну. Я боюсь», и она дала мне настойку опиума, которую принимает от головной боли. Нуну говорит, что опиум успокаивает нервы и человек засыпает. Я выпила настойку и заснула, а наутро все показалось просто ночным кошмаром… не более того. Лотер никогда не станет домогаться меня. Ему это не нужно. У него есть другие».
«Я сказала Нуну, что иногда у меня невыносимо болят зубы, и она дала мне опиума. Меня успокаивает мысль, что теперь каждую ночь у меня под рукой будет флакон со спасительной настойкой».
«Сегодня мне в голову пришла неожиданная мысль. Она невероятна, но может оказаться правдой. Хотела бы я знать… Боюсь ли я? И да, и нет. Пока я никому об этом не скажу… в том числе и папе. Он ужаснется. Ему отвратительно все, что с этим связано. Странно, ведь он мой отец. Значит, он не всегда так думал. Я не скажу Лотеру… пока это не станет необходимо. Не скажу даже Нуну. Во всяком случае, не сейчас. Рано или поздно она сама все поймет. Пока я подожду. Посмотрю, не ошиблась ли я».
«Сегодня утром Женевьева прибежала немного позже обычного. Проспала. Я боялась, что с ней что-нибудь случилось. Она с порога бросилась в мои объятия и разрыдалась. Я еле ее успокоила. Доченька, с какой радостью я бы тебе все сказала, но не теперь… Нет, не теперь».
На этом записи обрывались, а я так и не узнала то, что хотела. Выяснила я лишь одно: самая важная тетрадь — последняя. Та, которую я видела у Нуну в буфете. Почему она мне ее не дала?
Я вернулась к ней. Она с закрытыми глазами лежала на кушетке.
— Нуну, что она скрывала? — спросила я. — Что это значило? Чего она боялась?
Вместо ответа я услышала:
— У меня раскалывается голова. Вы не представляете, как я страдаю от этих приступов.
— Извините. Я могу чем-нибудь помочь?
— Нет… в таких случаях помогает только полный покой.
— Осталась последняя тетрадь, — не сдавалась я. — Записи, сделанные ею перед смертью. Возможно, ответ там…
— Там ничего нет, — сказала она. — Задерните шторы. Мне мешает свет.