Королева Марго
Шрифт:
— Да, чтобы его личный враг, герцог Анжуйский, стал королем Франции?
— Матушка, не все ли равно, по какому побуждению он спас мне жизнь; но что спас он, так это несомненно! И — смерть всем чертям! — я не позволю обижать его. Что же касается Ла Моля, то я сам поговорю о нем с герцогом Алансонским, у которого он служит.
Этими словами он предлагал матери удалиться. Она вышла, стараясь разобраться в охвативших ее смутных подозрениях. Ла Моль, человек слишком незначительный, не годился для ее целей.
Войдя к себе, Екатерина застала там Маргариту, которая ее ждала.
— A-а! Это вы, дочь моя? Я посылала за вами вчера вечером.
— Я знаю, мадам; но меня не было дома.
— А сегодня утром?
— Сегодня я пришла сказать вашему величеству, что вы готовитесь совершить великую несправедливость.
— Какую?
— Вы собираетесь арестовать графа де Ла Моля.
— Ошибаетесь, дочь моя! Я никого не собираюсь арестовывать; приказы об аресте отдает король.
— Мадам, не будем играть словами в таком серьезном деле, Ла Моля арестуют, это верно?
— Возможно.
— По обвинению в том, что этой ночью он находился в комнате короля Наваррского, ранил Морвеля и убил двух стражей?
— Да, именно это преступление вменяется ему в вину.
— Мадам, оно вменяется ему ошибочно, — сказала Маргарита, — граф де Ла Моль в нем неповинен.
— Ла Моль неповинен?! — воскликнула Екатерина, чуть не подскочив от радости и сразу почувствовав, что разговор с Маргаритой прольет ей некоторый свет на это дело.
— Да, неповинен! — повторила Маргарита. — И не может быть повинен, потому что он был не у короля.
— А где же?
— У меня, ваше величество.
— У вас?!
— Да, у меня.
За такое признание наследной принцессы Франции Екатерина должна была бы наградить ее уничтожающе грозным взглядом, а она только сцепила руки на поясе.
— И если… — сказала Екатерина после минутного молчания, — если его арестуют и допросят…
— Он скажет, где и с кем он был, — твердо ответила Маргарита, хотя была уверена в противном.
— Если это так, то вы правы, дочь моя: Ла Моля нельзя арестовать.
Маргарита вздрогнула: ей показалось, что в тоне, каким Екатерина произнесла эти слова, заключался таинственный и страшный смысл; но изменить что-либо было уже нельзя, поскольку ее просьба была удовлетворена.
— Но если не Ла Моль, — сказала Екатерина, — кто же это был?
Маргарита промолчала.
— А этот другой, дочь моя, вам не знаком? — спросила Екатерина.
— Нет, матушка, — не очень твердо ответила Маргарита.
— Ну же, будьте откровенны до конца.
— Повторяю, мадам, я его не знаю, — ответила Маргарита, невольно побледнев.
— Ладно, ладно, — сказала Екатерина равнодушным тоном, — это скоро станет известно. Ступайте, дочь моя! Будьте спокойны: ваша мать стоит на страже вашей чести.
Маргарита вышла.
«Ага! У них союз! — говорила про себя Екатерина. — Генрих и Маргарита сговорились: жена онемела за то, что муж ослеп. Вы очень ловки, детки, и воображаете, что очень сильны; но ваша сила в единении, а я вас разъединю. Кроме того, настанет день, когда Морвель будет в состоянии говорить или писать, назовет или напишет имя, — и тогда все станет известно. Да, но до того времени виновный будет в безопасности. Самое лучшее — это теперь же разъединить эту пару».
Екатерина тотчас же вернулась к сыну и застала его за разговором с герцогом Алансонским.
— A-а! Это вы, матушка! — сказал король, нахмурив брови.
— Почему, Карл, вы не прибавили «опять»? Это слово было у вас на уме.
— То, что у меня на уме, мадам, — это мое дело, — ответил Карл грубым тоном, который временами появлялся у него даже в разговоре с Екатериной. — Что вам надо? Говорите поскорее.
— Вы были правы, сын мой. А вы, Франсуа, ошиблись.
— В чем? — спросили оба.
— У короля Наваррского был вовсе не Ла Моль.
— А-а! — произнес Франсуа, бледнея.
— Кто же? — спросил Карл.
— Пока неизвестно, но мы это узнаем, как только Морвель заговорит. Итак, отложим это дело, которое вскоре разъяснится, и вернемся к Ла Молю.
— Но при чем же тогда Ла Моль, матушка, раз он не был у короля Наваррского?
— Да, он не был у короля Наваррского, но был у… королевы Наваррской.
— У королевы! — воскликнул Карл и нервно рассмеялся.
— У королевы! — повторил герцог Алансонский, смертельно побледнев.
— Да нет! Нет! — возразил Карл. — Гиз говорил мне, что встретил носилки Маргариты.
— Так оно и было, — ответила Екатерина, — где-то в городе у нее есть дом.
— Переулок Клош-Персе! — воскликнул Карл.
— О-о! Это уж чересчур! — сказал герцог Алансонский, вонзая ногти себе в грудь. — И она мне его рекомендовала!
— Ага! Теперь я понял! — сказал король, вдруг застывая на месте. — Так это он сопротивлялся нам сегодня ночью и сбросил мне на голову серебряный кувшин. Вот негодяй!
— Да, да! Негодяй! — повторил герцог Алансонский.
— Вы правы, дети мои, — сказала Екатерина, не подавая виду, что понимает, какое чувство побуждало каждого из них произнести это слово. — Вы правы! Он может погубить честь принцессы крови одним неосторожным словом. Для этого ему достаточно подвыпить.
— Или расхвастаться, — прибавил Франсуа.
— Верно, верно, — ответил Карл. — Но мы не можем перенести это дело в суд, если сам Анрио не согласится подать жалобу.
— Сын мой, — сказала Екатерина, кладя руку Карлу на плечо и выразительно его сжимая, чтобы обратить внимание короля на то, что она собиралась предложить, — выслушайте меня. Преступление уже налицо, но может выйти и позорная история. А за такие проступки против королевского достоинства наказывают не судьи и не палачи. Будь вы просто дворяне, мне было бы ни к чему учить вас — вы оба люди храбрые; но вы принцы крови, и вам нельзя скрестить ваши шпаги со шпагою какого-то дворянчика! Обдумайте способ мести, возможный для принцев крови.