Королева Марго
Шрифт:
— Но, ваше величество…
— И я не хочу, чтобы тебя притесняли, не хочу, чтобы над тобой издевались; довольно ты служил мишенью для насмешек всяких волокит, приезжающих сюда, чтобы подбирать крошки с нашего стола и увиваться вокруг наших жен. Пусть только посмеют заниматься таким делом, черт их возьми! Тебе изменили, Анрио — это может случиться со всяким, — но, клянусь, ты получишь удовлетворение, которое поразит всех, и завтра будут говорить: «Тысяча чертей! Король Карл, как видно, очень любит своего брата Анрио, если сегодня ночью заставил Ла Моля вытянуть язык».
— Сир, это дело решенное? — спросил Генрих.
— Решено и подписано. Этому щеголю нельзя пожаловаться на свою судьбу; исполнителями будем я, Анжу, Алансон и Гиз: один король, два принца крови и владетельный герцог, не считая тебя.
— Как — не считая меня?
— Ну да, ты-то ведь будешь с нами!
— Я?!
— Да. Мы будем его душить, а ты пырни его как следует кинжалом — по-королевски!
— Сир, я смущен вашей добротой, — ответил Генрих. — А откуда вы об этом узнали?
— A-а! Ни дна ему, ни покрышки! Говорят, он этим похвалялся. Он все время бегает к ней то в Лувре, то в переулок Клош-Персе. Они вместе сочиняют стихи: хотел бы я посмотреть на стихи этого фертика — какие-нибудь пасторальчики; болтают о Бионе и о Мосхе да перевертывают на все лады Дафниса и Коридона. Знаешь что, выбери у меня трехгранный кинжал получше…
— Сир, это надо обдумать… — сказал Генрих.
— Что?
— Вы, ваше величество, поймете, почему мне нельзя участвовать в этом деле. Мне кажется, что мое присутствие будет неприличным. Я лицо настолько заинтересованное, что мое личное участие в этом возмездии покажется жестокостью. Ваше величество мстит за честь сестры нахалу, оклеветавшему женщину своим бахвальством, — такая месть вполне естественна с вашей стороны и поэтому не опозорит Маргариту, которую я, сир, продолжаю считать невиновной. Но если в это дело вмешаюсь я, получится совсем другое: мое участие превратит акт правосудия в простую месть. Это будет уже не казнь, а убийство; жена моя окажется не жертвой клеветы, а женщиной виновной.
— Черт возьми! Ты, Генрих, златоуст! Я только что говорил матери, что ты умен, как дьявол.
И Карл доброжелательно взглянул на Генриха, благодарившего поклоном за этот комплимент.
— Как бы то ни было, но ты доволен, что тебя избавят от этого франтика?
— Все, что делает ваше величество, — благо, — ответил король Наваррский.
— Ну и отлично, предоставь мне сделать это дело за тебя и будь покоен — оно будет сделано не хуже.
— Я полагаюсь на вас, ваше величество, — ответил Генрих.
— Да! А в котором часу он обычно бывает у твоей жены?
— Часов в девять вечера.
— А уходит от нее?
— Раньше, чем прихожу к ней я, судя по тому, что я никогда его не застаю.
— Приблизительно когда?..
— Часов в одиннадцать.
— Хорошо! Сегодня ступай к ней в полночь; все будет уже кончено.
Сердечно пожав Генриху руку и еще раз пообещав ему свою дружбу, Карл вышел, насвистывая любимую охотничью песенку.
— Святая пятница! — сказал Беарнец, провожая глазами Карла. — Весь этот дьявольский замысел исходит не иначе как от королевы-матери; она только и думает о том, как бы поссорить нас, меня и мою жену, — такую милую чету!
И Генрих рассмеялся, как смеялся лишь тогда, когда его никто не видел и не слышал.
Часов в семь вечера красивый молодой человек принял ванну, выщипал портившие лицо волоски и, напевая песенку, стал самодовольно прогуливаться перед зеркалом в одной из комнат Лувра. Рядом спал или, вернее сказать, потягивался на постели другой молодой человек. Один был тот самый Ла Моль, о котором так много говорили в этот день, другой — его друг Коконнас.
Гроза в тот день прошла над Ла Молем так незаметно для него, что он не слышал раскатов ее грома, не видел сверкания ее молний. Возвратясь домой в три часа утра, он до трех часов дня пролежал в постели: спал, мечтал и строил замки на том зыбучем песке, имя которому — будущее; затем он встал, провел час у модных банщиков, сходил пообедать к мэтру Ла Юрьеру и по возвращении в Лувр закончил свой туалет, намереваясь совершить обычный свой визит к королеве Наваррской.
— Ты говоришь, что уже обедал? — спросил, позевывая, Коконнас.
— И с большим аппетитом.
— Какой ты эгоист, почему ты не позвал меня с собою?
— Ты так крепко спал, что мне не хотелось тебя будить. А знаешь что? Поужинай вместо обеда. Только не забудь спросить у мэтра Ла Юрьера того легкого анжуйского вина, которое он получил на днях.
— Хорошее?
— Вели подать — уж я тебе говорю.
— А ты куда?
— Я? — спросил Ла Моль, изумленный таким вопросом друга. — Куда я? Ухаживать за моей королевой.
— А кстати, не пойти ли мне обедать в наш домик в переулке Клош-Персе; пообедаю остатками вчерашнего; кстати, там есть аликантское вино, которое хорошо восстанавливает силы.
— Нет, Аннибал, после того, что произошло сегодня ночью, это будет неосторожно, мой друг. А кроме того, с нас взяли слово, что мы одни туда ходить не будем. Передай мне мой плащ!
— Верно, верно, я и забыл об этом, — ответил Коконнас. — Но какого черта! Где же твой плащ?.. A-а! Вот он.
— Да нет! Ты даешь мне черный, а я прошу вишневый. В нем я больше нравлюсь королеве.
— Честное слово, его нет, — сказал Коконнас, посмотрев по сторонам, — ищи сам, я не могу найти.
— Не можешь найти? Куда же он девался?
— Может быть, ты его продал?..
— Зачем? У меня осталось еще шесть экю.
— Надень мой.
— Вот хорошо — желтый плащ к зеленому колету! Я буду похож на попугая.
— Уж очень ты требователен. Тогда делай, как знаешь.
Но в ту минуту, когда Ла Моль, перевернув все вверх дном, начал посылать всевозможные ругательства по адресу воров, способных пробираться даже в Лувр, вошел паж герцога Алансонского с драгоценным плащом в руках.
— Ага! Вот он! Наконец-то! — воскликнул Ла Моль.
— Это ваш плащ, граф? — спросил паж. — Да?.. Его высочество посылал взять его у вас, чтобы решить одно пари по поводу оттенка ткани.
— О, мне он нужен только потому, что я собираюсь уходить, но если его высочество желает его пока оставить у себя…
— Нет, граф, вопрос уже решен.
Паж вышел, и Ла Моль застегнул свой плащ.
— Ну, как? Что ты решил делать? — спросил Ла Моль.
— Сам не знаю.
— Я тебя застану здесь сегодня вечером?