Королева Марго
Шрифт:
Екатерина усмехнулась:
— Дав вам трон?
— А ну его, этот трон, матушка! — воскликнул Генрих Анжуйский с горечью. — Я не хочу уезжать. Я, наследник французского престола, воспитанный среди утонченных нравов, под крылом лучшей из матерей, любимый лучшею из женщин, — должен куда-то ехать — в холодные снега, на край света, медленно умирать между дикарями, которые пьянствуют с утра до ночи и судят о достоинствах своего короля, как о винной бочке, — сколько может он вместить в себя вина! Нет, матушка, не хочу ехать, я там умру!
— Послушай, Генрих, — сказала Екатерина, сжимая руки сына, — это единственная причина, да?
Генрих Анжуйский потупил глаза, точно не решаясь даже матери признаться в том, что у него на душе.
— Нет ли другой причины, — продолжала Екатерина, — не столь романтичной, но более разумной?.. Политической?
— Матушка, не моя вина, если у меня в голове засела одна мысль и занимает там больше места, чем следовало бы; но вы же сами мне говорили, что гороскоп, составленный при рождении моего брата Карла, предсказал ему раннюю смерть.
— Да, сын мой, но гороскоп может и солгать. В настоящее время я сама хочу надеяться, что гороскопы говорят неправду.
— Но все-таки его гороскоп говорил о ранней смерти?
— Он говорил о четверти века; но неизвестно — относилось ли это ко всей его жизни или ко времени царствования.
— Хорошо, матушка, тогда устройте так, чтобы я остался здесь. Моему брату почти двадцать четыре года; через год вопрос будет решен.
Екатерина глубоко задумалась.
— Да, конечно, так было бы лучше, если бы могло быть так, — ответила она.
— Посудите сами, матушка, в каком я буду отчаянии, если окажется, что я променял французскую корону на польскую! Там, в Польше, меня будет терзать мысль, что я мог бы царствовать здесь, в Лувре, среди этого изящного и образованного двора, рядом с лучшей из матерей, которая своими мудрыми советами облегчила бы мне труд и заботы управления; которая, привыкнув вместе с моим отцом нести государственное бремя, согласилась бы разделить это бремя и со мною. Ах, матушка! Я был бы великим королем!
— Ну-ну, мой милый сын! Не огорчайтесь, — ответила Екатерина, всегда питавшая сладкую надежду на такое будущее. — А вы сами ничего не придумали, чтобы остаться?
— Ну, конечно, да! Для этого-то я и вернулся на два дня раньше, чем меня ждали, и дал понять моему брату Карлу, что поступил так ради принцессы Конде; после этого я поехал навстречу самому значительному лицу из всего посольства — пану Ласко, познакомился с ним и при первом же свидании сделал все от меня зависящее, чтобы произвести отвратительное впечатление, чего, надеюсь, и достиг.
— Ах, это дурно, Генрих, — сказала Екатерина. — Интересы Франции надо ставить выше своих предубеждений.
— Скажите, матушка, а разве в интересах Франции, чтобы, в случае несчастья с моим братом Карлом, в ней царствовал герцог Алансонский или король Наваррский?
— О-о! Король Наваррский! Ни за что, ни за что! — прошептала Екатерина, и ее лоб омрачила тень тревоги, набегавшая каждый раз, как только возникал этот вопрос.
— Даю слово, — продолжал Генрих Анжуйский, — что мой брат Алансон не лучше его и любит вас не больше.
— А что же говорил Ласко? — спросила Екатерина.
— Ласко сам заколебался, когда я стал торопить его испросить аудиенции у короля. Ах, если бы он мог написать в Польшу и отменить это избрание!
— Глупости, сын мой, глупости!.. То, что постановил сейм, — нерушимо.
— А нельзя ли навязать этим полякам вместо меня моего брата?
— Если это и не невозможно, то, во всяком случае, очень трудно, — ответила Екатерина.
— Все равно, попытайтесь, матушка, поговорите с королем! Свалите все на мою любовь к принцессе Конде, скажите, что от любви я сошел с ума, потерял голову. Он и в самом деле видел, как я выходил из дома Конде вместе с Гизом, который оказывает мне дружеские услуги.
— Да, чтобы составить Лигу! Вы все этого не видите, но я-то вижу.
— Верно, матушка, верно, но я им пользуюсь только до поры до времени. Когда человек, преследуя свои цели, служит нашим целям, — разве это не выгодно для нас?
— Что вам сказал король, когда вас встретил?
— Как будто поверил моим словам, то есть тому, что я вернулся в Париж только из-за своей любви.
— А он не расспрашивал вас, где вы проведете остаток ночи?
— Спрашивал, матушка; но я ужинал у Нантуйе и нарочно устроил там большой скандал, чтобы король узнал о нем и не сомневался, что я там был.
— Значит, о вашем свидании с Ласко он не знает?
— Я совершенно в этом уверен.
— Тем лучше. Тогда я попытаюсь поговорить с ним о вас, мой милый сын. Но вы ведь знаете, что у него тяжелый характер и повлиять на него невозможно.
— Ах, матушка, какое это было бы счастье, если бы я остался здесь! Я бы еще больше стал вас любить — если только возможно любить больше!
— Если вы останетесь здесь, вас опять пошлют на войну.
— Это не имеет значения — лишь бы не уезжать из Франции.
— Вас могут убить.
— Смерть от оружия — не смерть… Смерть — от горя, от тоски! Но Карл не разрешит остаться; он меня не выносит.
— Он вас ревнует к славе, прекрасный победитель, это всем известно. Зачем вы так храбры и так удачливы? Зачем, едва достигнув двадцати лет, вы побеждаете в сражениях, как Александр Македонский или Цезарь?.. Покамест никому не выдавайте своих намерений, делайте вид, что вы примирились со своей судьбой, ублажайте короля. Сегодня соберется малый Совет короля для чтения и обсуждения речей, которые будут произнесены во время торжественного приема послов, — изображайте из себя короля Польского, а остальное предоставьте мне. Кстати, чем кончилось ваше вчерашнее предприятие?